Кинематограф с самого своего появления являлся не только искусством, но и, как было сказано вождем мирового пролетариата, «важнейшим из искусств» — то есть всегда использовался как средство формирования в обществе определенных взглядов. Немудрено: кино является удобным средством для распространения идей в широкие массы — ведь оно оперирует визуальными образами, которые отлично усваиваются. Увы, это замечательное свойство кинематографа может использоваться не только для того, чтобы «сеять разумное, доброе, вечное», развивая человека, но и с целями обратными. Запуская человека и человечество по обратному курсу.
То, что в последние годы идет мощное продвижение ЛГБТ-идеологии и всего, что из нее и за ней следует, во все сферы общественной жизни — далеко не секрет. Обсуждалось это и на страницах нашей газеты. Для этого используется весь набор возможностей — от прямых политических до воздействия через культуру. Однако наиболее однозначно ситуацию с продвижением новой, постчеловеческой по сути идеологии можно наблюдать на примере современного кинематографа.
Индустрия кино и прежде не чуралась заигрывать с темой ЛГБТ, особенно в свете провозглашенного курса на толерантность и любое разнообразие, снявшего морально-нравственную цензуру и самоцензуру. Но делалось это относительно робко. Теперь же ситуация иная. В этом году появились новые требования, именно требования для индустрии развлечений, в частности в сфере кинематографа и видеоигр, которые понуждают авторов уделять особое внимание «этническому и гендерному разнообразию». За наличием и количеством оного теперь будут следить со всей строгостью былых цензоров. Или даже сильней. И ладно бы это касалось лишь «загнивающего Запада» — можно было бы крутить пальцем у виска и рассматривать происходящее в категории «их нравы». Но это приходит и к нам.
С 10 по 16 октября во Владивостоке проходил 18-й Международный кинофестиваль стран Азиатско-Тихоокеанского региона «Меридианы Тихого». Посещая это мероприятие регулярно на протяжении последних четырех лет, я заметил нечто новое, прежде невозможное. Шутка ли — в этом году приз за лучшую женскую роль вручили трансгендеру, причем исполнившему роль именно трансгендера, а не женщины! Но удивительно это только для наших «широт и меридианов». С учетом же западных тенденций — более чем закономерно.
Но для начала немного о самой картине. Фильм Lingua Franca снял в 2019 году филиппинский режиссер-трансгендер Изабель Сандовал, он же исполнил и главную роль. Рассказывает картина о нелегальном мигранте-трансгендере с Филиппин по имени Оливия, пытающемся легализоваться в США. Этому мешают два фактора — жесткие антимиграционные законы и, собственно, сама перемена пола. Трудится главный герой няней у пожилой женщины на Брайтон-Бич, которая в свое время иммигрировала из СССР. Оливия платит заработанные деньги некоему американцу, чтобы оформить фиктивный брак и получить вид на жительство, однако впоследствии американец от этого плана отказывается. Зато трансгендер знакомится с внуком еврейской старушки, между ними вспыхивает любовь.
Всё это происходит на фоне постоянных телерепортажей о плохой политике президента Дональда Трампа в отношении мигрантов, а отдельные сцены живописуют, как по городу разъезжают черные воронки — фургоны миграционной службы и хватают испуганных нелегалов прямо на улице без суда и следствия. Солженицын бы обзавидовался такой картине, только вот «Архипелаг ГУЛАГ» он писал не про США и не про трансгендеров. Но если отложить шутки в сторону, то сама по себе политическая антитрамповская повестка плотно сидит в фильме — Трамп ведь консерватор, мигрантов гоняет, тема под будущие выборы в США вполне себе сойдет (напомню, фильм снят в 2019 году). Однако вернемся к сюжету.
По сюжету молодой человек, случайно заглянув в паспорт Оливии, узнает, что его возлюбленная — мужчина, сделавший себе операцию, но мирится с этим и даже предлагает пожениться. При этом сам визуальный ряд «процесса примирения» сделан максимально топорно и клишировано: поколотил он боксерскую грушу и внезапно осознал, что все-таки любит — никакой сложной драматургии и правдоподобных терзаний. Как и никакой иронии, памятной по классике («У каждого свои недостатки!» — резюмировал некогда герой фильма «В джазе только девушки» в подобной ситуации). Тут же всё в лоб, по законам старой мелодрамы, хоть и под новые обстоятельства — трансгендер Оливия внука старушки отшивает, ведь он посмел усомниться в ее подлинной женственности, а у трансгендеров, как мы понимаем, собственная гордость. Занавес.
Сам фильм не является выдающимся в художественном плане, да и сценарий хромает слишком уж откровенно. Зато он точно является политически ангажированной агиткой, продвигающей ЛГБТ-повестку в массы. Картина не показывает терзаний и страданий людей, сменивших пол, не показывает вообще проблем этой категории населения — такой ракурс этот сюжет оправдал бы. Но мы имеем дело именно с агиткой. Причем со слащаво-сопливой агиткой, показывающей историю о гордом трансгендере, для которого его инаковость важнее личного счастья и даже обустроенности в сытых США.
Фильм, кстати, номинировался на премию «Голубой лев» (голубой не по цвету, просто так переведено слово Queer, означающее представителей нетрадиционной сексуальной ориентации) Венецианского кинофестиваля — награду, которая выдается за лучшие фильмы по продвижению ЛГБТ-повестки. Номинировался, но награды не получил. А вот на российском кинофестивале с (внимание!) полностью российским жюри трансгендер получает приз за… лучшую женскую роль. Казалось бы, эта награда должна выдаваться актрисам, наилучшим образом воплотившим на экране женщину. Но здесь даже образа женщины не было — трансгендер исполнил роль трансгендера. И выбор жюри уж явно не основывался на том, что больше давать некому — отличные кандидатуры из числа актрис, исполнивших роли в фильмах конкурсной программы, еще как были!
Стоит отметить, что проблема продвижения гендерной повестки через кино обсуждалась в ходе пресс-конференций на фестивале. В частности, у основного жюри интересовались отношением к нововведениям Берлинского фестиваля, где призы за лучшие мужские и женские роли отменили вовсе, и к новым правилам для премии «Оскар». Здесь мнения разделились. Старшее поколение в лице кинокритика Зары Абдуллаевой выступило против. По ее мнению, приз за женскую роль — он в первую очередь за лучшее воплощение образа женщины. А вот молодые режиссер Иван Твердовский и сценарист Антон Яруш вполне себе поддержали новые западные веяния. Этот же вопрос получили и члены жюри ФИПРЕССИ. И там тоже мнения разделились: российский журналист Андрей Карташов спокойно отнесся к берлинским нововведениям, а от американских просто отмахнулся — мол, они у себя в США пусть и решают, как им кино снимать. А вот его коллеги из Италии и Египта обеспокоились: в свете новых требований велик риск появления большого количества фильмов, примерно одинаковых по содержанию, что, по сути, ставит под сомнение их ценность вообще.
Свое мнение высказал и программный директор кинофестиваля «Меридианы Тихого» Юрий Гончаров: «Здесь, с моей точки зрения, то, за что обычно ругают нашу страну — это самая обычная цензура». Цензура и есть! Причем идеологическая, одна из самых нелюбимых. Но ведь и она разной бывает. В постсоветской России цензура действовала без изысков: идеологически неверный фильм просто не получал денег на съемки, будь режиссер хоть трижды Тарковский и дважды Эйзенштейн. Теперь же к этому добавился и прямой диктат, причем не доморощенный, а с Запада. И почему-то «свободолюбивая» творческая интеллигенция, особенно молодое ее («непоротое») поколение, этому не препятствует, а скорее, приветствует. Или свобода — это быть одобренным Белым Господином? Но причем тут свобода творчества?
На «Меридианах» рассказывали, что молодые российские режиссеры в первую очередь стараются представлять свои картины на западных кинофестивалях, а не отечественных. Объясняется это желанием иметь доступ к западным рынкам кинопроката или хотя бы заработать себе имя фактом участия. Но при таком подходе, да учитывая гендерные и прочие «разнарядки», формирующие отныне «свободное фестивальное творчество», российский кинозритель получит ровнехонько то самое квир-идеологизированное кино, которое и станет переделывать его в соответствии с заданными глобалистами параметрами.
К слову, существует движение «50/50 к 2020 году», возглавляемое шведским институтом кинематографии. Движение выступает за равную представленность различных гендеров и национальностей как среди режиссеров, так и среди жюри кинофестивалей. К движению уже присоединяются различные кинофестивали по всему миру. И опять же, оцените — отбираться будут фильмы не по их качеству или наличию каких-то особо важных для человечества идей. Нет, их будут отбирать по формальному признаку, чтобы было нужное число людей с различными цветами кожи, половыми предпочтениями и гендерами, иначе ценз не пройти. Притом что уже существуют различные тематические фестивали, где отдельно представлены и ЛГБТ, и прочие. Но зачем интересантам продвижения гендеров ограничиваться такими рамками — надо широким потоком нести свою идеологию в массы!
Пойдет ли это на пользу кинематографу как таковому? Да вряд ли. И дело не в том, что будут выходить «примерно одинаковые фильмы», но само помещение режиссеров и кинопрокатчиков в тесные тематические и идеологические рамки попросту не позволит кинематографу развиваться. Что самое поганое — ряд кинотворцов относится к появлению этой идеологической цензуры как к чему-то неизбежному, либо вовсе приветствуют. По крайней мере, заявлений протеста от сколь-либо масштабных фигур в мире кино не наблюдается, как от российских, так и от зарубежных. Учитывая, что ЛГБТ-диктат действует не в отдельно взятой стране, а распространяется глобально — перспективы не только для кинематографа, но и для человечества вырисовываются далеко не радужные. То есть, простите, наоборот, весьма «радужные».
Конечно же, хоронить мировой кинематограф пока рановато: на том же фестивале «Меридианы Тихого» были представлены интересные и талантливые работы — как российских режиссеров, так и зарубежных. Но к эпизоду вручения награды за лучшую женскую роль нельзя отнестись как к чему-то проходному. Главный цинизм в том, что подобный инцидент произошел не где-нибудь в Берлине, Каннах или на одном из фестивалей в США — он произошел в России, на российском кинофестивале с полностью российским жюри.
Будет ли реакция, которая сформирует «наш ответ» на подобную цензуру — вопрос открытый. Но даже наличие альтернативных фестивалей, не подчиняющихся общему мэйнстриму, коренным образом ситуацию не переломит: по факту режиссеры окажутся в положении диссидентов, о которых мало кто будет знать. Очевидно, что несогласных авторов вытесняют в андеграунд. Сам по себе андеграунд это неплохо. Но сформируется ли в этом андеграунде субъект, способный противодействовать ЛГБТ-диктату, да еще и развивать культуру в совершенно новом идейном русле? Этот вопрос остается открытым. Одно ясно — идейно дееспособные субъекты стихийно не формируются. Поэтому, несмотря на наличие какой-то точки притяжения для несогласных с цензурными изворотами и ЛГБТ-диктатом, надежд на спасение кинематографа и культуры в целом всё меньше.