В конце 1798 года Россия подписала договоры с Англией и Австрией о военном союзе против Франции. Целью вступления России в войну значилось: «Положить предел успехам французского оружия и распространению правил анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие». В практическом смысле Россия ничего не выигрывала от чужой войны, кроме эфемерного «сдерживания» республиканской идеологии. Зато Англия в случае успеха получала ослабление мощного врага и конкурента, а Австрия возвращала себе захваченную французами Италию. С самого начала было понятно, что Россию и ее вооруженные силы используют не в ее собственных интересах.

Когда Суворов приехал в Вену, чтобы принять командование над объединенными силами, он с этим «использованием» столкнулся лицом к лицу.

Австрийский император Франц I, пожаловав Суворову чин генерал-фельдмаршала и на словах наделив полной властью над своей Итальянской армией, на деле предписал подробно докладывать обо всех его планах гофкригсрату (военному совету). Заседавшие там генералы намеревались управлять действиями Суворова из Вены, находясь за сотни километров от полей сражений.

Поначалу казалось, что планы австрийцев и Суворова совпадают, поскольку союзники декларировали как главную цель взятие Парижа.

Сам Суворов первоначально намеревался двинуться из Вены через Германию и Люксембург, обойти Альпы и идти прямо на Париж. Но император Франц потребовал в первую очередь освободить Северную Италию, недавно захваченную Наполеоном. Суворов скрепя сердце согласился: теперь, прежде чем двигаться на Париж, ему надо было разбить армии французов в Италии, а уж затем, перейдя через Альпы, достичь Франции.

При этом переход через горы зависел от австрийцев, поскольку всё снабжение войск: снаряжение, горные пушки, мулы для обоза, теплая одежда — было за ними. У Суворова не было даже топографических карт (ведь Генеральный штаб с его топографическим отделом Павел разогнал).

Австрийский гофкригсрат планировал превосходящими силами (около 18 тысяч русских войск, 86 тысяч — австрийских) постепенно теснить 60-тысячную французскую армию генерала Моро, занимая крепость за крепостью, дойти до реки Адда — и остановиться. Этот план не учитывал, что при столь неспешных действиях могли быстро подойти 64 тысячи французов генерала Массена из Швейцарии и 38 тысяч генерала Макдональда из Южной Италии.

Но важнее было другое — Суворов начал подозревать, что австрийцы больше ничего и не хотели, кроме как вернуть себе утраченные территории. И даже не помышляли ни о каком завоевании Парижа.

Близорукость австрийского плана была для Александра Васильевича очевидна. Как и прежде, он был убежден, что кратчайший способ закончить любую войну — это взять главный опорный пункт противника и принудить его сдаться. А лишь очистить территорию от врага, не добивая его, считал бессмысленным: «Недорубленный лес вновь вырастает!»

Суворов перечеркнул план гофкригсрата и заявил, что начнет военные действия переходом через Адду, а закончит — где бог даст!

В конце марта 1799 года он выехал из Вены в Италию. Фельдмаршал спешил: ему еще следовало обучить тяжеловесных австрийцев азам своей науки побеждать.

Через несколько дней подошла русская армия, и началось общее наступление. Марш был быстрый, суворовский. Австрийские солдаты, не привыкшие к такому, роптали. Генералы не понимали распоряжений Суворова: «Неприятеля везде атаковать! Что это за стратегия?» Суворов разъяснил: главное — активно атаковать французские армии, а у оставшихся в тылу крепостей оставить небольшие заслоны. Если разбить армии, крепости сдадутся сами.

Французы перед союзниками отступали, не вступая в сражения. Передовые части суворовской армии без сопротивления дошли до небольшой крепости Брешия, где заперлись 1200 французов. Части австрийского генерала Края и русский 6-й егерский полк князя Багратиона тут же начали штурм — и спустя недолгое время крепость сдалась. Это была небольшая победа, но она поднимала моральный дух армии. «С нашей стороны убитых и раненых нет», — написал Суворов.

Следом за Брешией были взяты крепости Кремона и Бергамо. 15 апреля вслед за отступающим противником дошли до реки Адда. Здесь командующий французской армией генерал Моро впервые решил дать бой.

Моро собрал на другом берегу реки 28 тысяч солдат (почти вдвое меньше, чем русских и австрийцев). Но его расчет был на крутизну берегов реки и на мощь своей артиллерии — форсировать Адду в таких условиях он считал самоубийством. Осторожный Моро плохо знал Суворова, мерил его по себе.

Едва авангард русских, которым командовал князь Петр Багратион, доскакал до Адды, он тут же ввязался в жестокий бой с дивизией генерала Серюрье, не успевшей переправиться через реку. Французы бились насмерть. Такой отваги противника русские не встречали давно. Но штыкового и сабельного удара французы не выдержали: большая часть французской дивизии была отброшена за реку, а 2 тысячи оставшихся были перебиты полностью. У русских было убито 135 и ранено 95 человек, включая самого Багратиона.

Своей атакой князь Петр отвлек противника, позволив главным силам союзников начать форсирование реки. Конечно, Суворов не отправил солдат в лобовую атаку под огонь французской артиллерии — из заранее припасенных понтонов были построены мосты ниже и выше по течению.

Ночью 3 полка казаков атамана Денисова и 5 батальонов австрийской пехоты с 2 эскадронами гусар тихо вышли в центр позиции Моро и сильным ударом опрокинули французский авангард. Французы контратаковали главными силами. Но во фланг им с барабанным боем ударили батальоны австрийского генерала Цопфа, перешедшие реку в другом месте. Обученные русскому штыковому удару, австрийцы смяли левое крыло армии Моро.

Тяжелейшее 12-часовое сражение закончилось поражением французов — они потеряли около 3 тысяч убитыми и 5 тысяч пленными. Генерал Моро тоже чуть не попал в плен, но ему удалось бежать. У русских, по рапорту Суворова, было 2 убитых казака, раненых — 24. Австрийские потери составили почти 2 тысячи человек.

Сражение на Адде привело к разгрому армии Моро и бегству ее остатков. Однако французские историки, льстя национальной гордости, назвали отступление армии величайшим достижением военного искусства (наверное, потому, что бегство было организованным, а не паническим). Правда, Наполеон по возвращении из Египта назвал Моро «отступающим генералом».

Через день союзные войска пришли в Милан, столицу Ломбардии. Там их встретили восторг и ликование местных жителей, а Суворова — письмо австрийского императора, требовавшего не переходить реку По, а «обеспечить себя в завоеванных областях».

Суворову вновь пришлось не вести дальнейшее наступление, а осаждать занятые французами крепости. Всё это ослабляло армию и отнимало массу времени. В этих бессмысленных хлопотах прошел май.

5 июня было перехвачено известие, что 24-тысячное войско французского генерала Макдональда движется к реке Тидона, где стоял 7-тысячный корпус австрийского генерала Отта. К нему спешил на помощь авангард генерал-фельдмаршала Меласа, но зная, что австрийцы не умеют ходить быстрыми маршами, Суворов полагал, что разгром Отта неминуем. Он приказал авангарду Розенберга спешить изо всех сил, даже проходя «сквозь австрийские войска». Двадцать верст в страшную итальянскую жару русские не шли, а почти бежали. Но оказалось, что австрийцы тоже не мешкали и успели вовремя.

Практически сразу, с молниеносного марша, оба передовых отряда русских и австрийцев вступили в бой. Так 6 июня началось еще одно кровопролитное сражение.

Главные силы во главе с Суворовым тоже летели к месту боя. Еще в пути выяснилось, что перехваченное письмо было искусной дезинформацией и армия Макдональда гораздо больше — около 36 тысяч. Но не отступать же из-за этого!

Прискакав вместе с авангардом Багратиона к месту битвы, Суворов тут же приказал атаковать левый фланг противника. Даже неустрашимый князь Петр предложил подождать, пока прибудут остальные войска: «Александр Васильевич! В ротах нет и 40 человек!» Суворов наклонился к нему и тихо сказал: «А у них нет и 20. Атакуй, с Богом. Ура!»

И вновь приходится вспомнить знаменитую формулу Суворова «глазомер — быстрота — натиск», чтобы понять, что здесь имело место не безрассудство, а точный расчет. Суворов не только мгновенно оценил соотношение сил, но и учел как самый решающий фактор неожиданность и скорость удара. Враг не в состоянии сразу точно подсчитать, в каком числе обрушился на него противник, а затем, когда в дело вступает тот самый «натиск», неумолимый русский штык, уже не до подсчетов.

Превосходящий силами противник отступил, переправившись через Тидону. Его не преследовали, потому что и победители падали от усталости.

Макдональд собрал рассеянные войска и занял позицию у реки Треббия, в 15 километрах от союзников. Утром 7 июня русские и австрийцы тремя колоннами форсировали Тидону и дошли до Треббии, где уже выстроилась хорошо отдохнувшая, в полтора раза большая армия Макдональда.

Атака была произведена прямо с марша. «Не употреблять команду «Стой!» — приказал Суворов. В левый фланг ударили 6 батальонов Багратиона и 4 казачьих эскадрона атамана Карачая. 7-тысячное левое крыло французов было опрокинуто, а польский эскадрон Домбровского, пошедшего на службу к французам, потерял из 2 тысяч более 300 человек.

В центр ударила русская колонна под командой генерал-лейтенанта Ферстера. «Ферстер атаковал холодным оружием, опрокинул и сбил неприятеля через реку», — напишет в рапорте Суворов.

Правый фланг французов, яростно атакованный австрийской колонной Меласа, тоже продержался недолго. Потеряв 800 человек убитыми и 700 пленными, он был отброшен за Треббию.

Но Макдональд был упорен. На другой день, перестроившись, он контратаковал. «Третья баталия, — писал Суворов, — была кровавее прежних». Всего через час французам вновь пришлось отступить за реку, но они опять перестроились для наступления.

Контратака следовала за контратакой. Французы, по обыкновению, шли густыми массами — четкий строй и держащие шаг железные колонны времен наполеоновских войн появятся еще не скоро. Русские местами были разрезаны и сражались в окружении. Гренадеры Розенберга отстреливались последними патронами. Ситуация становилась крайне опасной.

Прискакавший к Суворову Розенберг, потупив голову, стал говорить об отступлении. Фельдмаршал показал на огромный валун, стоявший на поле, и спросил, может ли Розенберг его поднять. «Не можете? Ну так вот так же, Андрей Григорьевич, нельзя отступить русским. Ступайте, помилуй Бог! Держитесь крепко! Бейте! Гоните! Мы — русские!» Сам же вскочил на коня и помчался к дрогнувшим егерям и казакам.

Офицеры, служившие с Суворовым, все как один говорили о невероятном, почти магическом его влиянии на поле боя. Как только перед войсками, потерявшими всякую надежду на победу, появлялась сухонькая фигура Суворова на косматой казачьей лошадке, как будто бы новые силы появлялись у всех солдат. Так произошло и здесь. Прискакав в критическую минуту к толпе отступавших русских, он закричал свое знаменитое: «Заманивай их, ребята! Шибче! Шибче заманивай!» Эффект неожиданности был достигнут — как же, сам Суворов решил, что солдаты не бегут в панике, а «заманивают». И тут же последовала команда: «Стой! В штыки, вперед! Ура!»

И удар отступавших перед этим частей был столь силен, что французы приняли их за свежее подкрепление и начали отход.

К этому времени подоспел австрийский корпус Меласа, который ударил по французам из пушек, а затем, развернув знамена, пошел в наступление через реку.

Французы, дотоле считавшие себя лучшими солдатами в мире, утратили боевой дух. Битва была выиграна. Макдональд потерял половину армии, самые отборные части революционных войск были истреблены, польская же кавалерия Домбровского вообще перестала существовать. В ходе преследования в плен было взято еще 7 тысяч человек. Армии Макдональда не стало как боевой единицы. Союзники в сражении потеряли 900 человек убитыми и чуть больше 4 тысяч ранеными.

Много позже, по свидетельству Дениса Давыдова, Макдональд скажет: «Неудача при Треббии могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».

12 июня было получено известие о выдвижении на равнину армии генерала Моро. Суворов начал готовить решительное наступление, но именно в этот момент император Франц категорически запретил любые военные действия «впредь до особого моего предписания».

Австрийцы испугались (или им это нашептали англичане), что русские захотят завладеть теми территориями, которые они завоевали в Италии.

Суворов понял, что взять Париж ему не дадут. Он писал, требовал, просил — но натыкался на глухую стену. Даже император Павел послал письмо Францу с просьбой урезонить гофкригсрат. Но дело было не в тупости военного совета, а в жадности самого австрийского императора. Почему он полагал, что сможет удержать завоеванные области без русских, — бог весть.

В этой переписке прошло полтора месяца. В итоге Франц I утвердил план до начала зимы наступать на неприятеля в направлении Генуэзской Ривьеры, то есть отогнать его за Аппенины и на том закончить кампанию.

За это время французская армия уже вполне восстановила свою боеспособность, получила нового командующего — лучшего после Наполеона полководца Франции Жубера (смещенный Моро остался у него советником) и двигалась через горы к городку Нови, у самой подошвы Аппенин.

14 августа 45-тысячная армия французов, подойдя к Нови, наткнулась на авангард Багратиона и оттеснила его. Но тут французы поняли, что у Нови стоит не один авангард, но и главные силы русско-австрийской армии во главе с Суворовым (44 тысячи человек). Жубер, считавший, что Суворов далеко и что соотношение сил в его пользу, задумался — а не лучше ли закрепиться в Нови и в удобном месте отбивать атаки союзников, чем вступать в сражение?

Суворов же, чтобы не сражаться в горах, решил выманить Жубера на равнину. И поставил задачу войскам: «Держаться против слабых отрядов, а перед превосходящими силами отступать».

Утром 15 августа австрийский корпус генерала Края начал атаку, имитируя общее наступление. Австрийцы ударили крепко и вытеснили французов, но вскоре французы начали контратаку и погнали своего противника. Казалось, задуманное Суворовым «выманивание» удалось, и сейчас французы рванутся на равнину. Но тут шальной пулей был убит главнокомандующий Жубер. Наступление остановилось, а перехвативший командование осторожный Моро приказал отступать и закрепиться в самом городке Нови.

Позиция у французов была отличная: Моро овладел всеми возвышениями, откуда его артиллерия могла беспрепятственно поражать картечью своих врагов. Суворов похвалил умного противника, но теперь предстояло сбить его с неприступных укреплений.

«Несмотря на неумолкаемый гром пальбы, на град пуль и ядер, все колонны построили фронт и наступали на неприятельскую линию», — писал позже Суворов.

Первыми на приступ со своими войсками пошли генералы Милорадович и Багратион. Князь Горчаков с полком егерей и двумя батальонами гренадер был контратакован колонной французов, но выдержал удар и погнал противника. Два французских эскадрона ударили по авангарду Багратиона, но ему на выручку пришли кавалеристы Дерфельдена.

В самую жару сражение замерло на три часа, а затем возобновилось с еще большим остервенением. Суворову пришлось бросить в бой резервы. Наконец, и медлительный австрийский генерал Мелас двинулся на левый фланг французов. Общее наступление началось «с беспримерной решительностью и мужеством; неприятель повсюду был опрокинут», как сказано в рапорте Суворова.

Сражение продолжалось 16 часов. Несмотря на «выгоднейшее положение», французы отступили, а затем отступление превратилось в повальное бегство. Полки бежали, бросая оружие, солдаты укрывались в кустарниках и глубоких оврагах. Лишь наступившая темнота предотвратила полное истребление армии Моро.

Безвозвратные потери французов превысили 20 тысяч человек. Главную тяжесть штурма выдержали русские: авангард Багратиона, гренадеры Милорадовича, корпус Дерфельдена. Общие потери союзников составили 1250 убитыми и около 5 тысяч ранеными. После сражения при Нови Павел повелел, чтобы Суворову оказывались такие же почести, какие оказываются императору.

Между тем почти сразу после этой блистательной победы австрийцы прислали Суворову новый план, поддержанный к тому же императором Павлом. Согласно плану, русские войска во главе с Суворовым перебрасывались в Швейцарию, чтобы вместе с 27-тысячным корпусом Римского-Корсакова противостоять 80-тысячной армии генерала Массены.

Тайная мысль плана была для Суворова понятна: русских отправляли в Швейцарию воевать с грозным Массеной (при этом, кто бы ни победил, оба противника ослаблялись), чтобы австрийцы могли хозяйничать в завоеванной Италии, как хотели.

Зато, похоже, ничего не понял Павел, согласившийся с этим планом. Австрийцы уверили его, что поход на Париж произойдет — только из Швейцарии. Павел не понимал, что для этого надо победить вдвое большую по численности армию Массены, не понимал, что из Швейцарии организовать вторжение во Францию невозможно (через горы нельзя снабжать армию). Поход на Париж не просто откладывался — он отменялся.

Вся подлость австрийского плана проявилась позже, когда 11 сентября русская армия без обозов, с запасом продуктов на 3 дня в солдатских ранцах уже двинулась в направлении Швейцарии. Выяснилось, что австрийцы сдали два горных перевала: Сен-Готард и Сен-Бернар — французам. Это означало, что корпус Римского-Корсакова находится в огромной опасности из-за вероятного нападения Массены и надо спешить во что бы то ни стало.

«Хотя в свете ничего не боюсь, — писал Суворов, — в опасности от Массены мало пособят мои войска отсюда, да и поздно».

Суворов торопился, как только мог. Пройдя за 5 суток 150 километров, войска пришли в предгорный Таверно у подножия Швейцарских Альп. Здесь должны были ждать подготовленные австрийцами провиант и мулы для перевозки горных орудий. Но ничего этого не было. Суворов понял: «Меня выгнали в Швейцарию, чтобы там истребить». Солдатам он не говорил о своих подозрениях, чтобы поддерживать в них бодрость духа.

Снова произошла задержка на несколько дней, за которые Суворову с трудом удалось раздобыть несколько сот мулов. Но именно в эти дни Массена исполнил свой замысел — разгромил корпус Римского-Корсакова, о чем Суворов еще не знал.

12-тысячный русский отряд двинулся к перевалу Сен-Готард. Солдаты со смущением смотрели на встававшие перед ними горные кручи, узкие каменистые тропинки, отовсюду льющиеся водопады. Прежде им не приходилось воевать в таких условиях. Для них были привычны степи юга России, равнины Польши, долины Вислы и Дуная, но не выси и снежные пики Альп. Прямо в походе Суворов написал и распространил в войсках «Правила для горной войны» — первый в русской армии устав тактики горной войны для действий крупными силами.

Штурмовать перевал Сен-Готард было чрезвычайно сложно. Пока колонна Дерфельдена готовилась к фронтальной атаке, отряд Багратиона пошел в обход, через кручи. Дорогу подсказал местный швейцарец, ставший русским проводником.

24 сентября начался лобовой штурм Сен-Готарда, который должен был поддержать ушедший в обход отряд Багратиона. Но о нем не было ни слуху ни духу. Суворов страшно переживал. Две атаки сорвались: французы дружно стреляли по карабкающимся снизу вверх русским. Когда стемнело, Суворов начал третью атаку. В этот момент сзади по французам ударил отряд Багратиона — его солдаты без горного снаряжения, упираясь одними штыками, сумели взойти на высоту и поддержали атаку.

Крупнейший теоретик военного дела Клаузевиц, исследуя историю швейцарского похода, назвал сделанное багратионовскими солдатами «самым изумительным из подвигов за всё время похода Суворова».

Перевал был взят, армия готовилась к спуску в долину, к Люцернскому озеру. Но тут французы совершили неожиданный маневр: дивизия Лекурба перешла через хребет Бертцберг, спустилась ниже и стала на пути Суворова. Лекурб занял так называемую Узернскую дыру — узкий проход длиной в 80 шагов, в котором с трудом могли разойтись два человека. Поставив в этом проходе пушки, Лекурб даже не стал разрушать Чёртов мост, настолько он был уверен, что Суворов не пройдет.

Русские снова использовали тактику обхода, и когда суворовские мушкетеры появились над головами французских пушкарей, те бросились бежать, чтобы не быть отрезанными. Чёртов мост, который французы начали разрушать, взяли так же — в обход, дыру на мосту залатали бревнами тут же разобранного домика и бросились вперед.

Когда армия спустилась в долину, выяснилось, что австрийцы с картами тоже обманули: дороги вокруг озера не было. Надо было вновь идти через горы, все перевалы в которых были заперты французами.

18 сентября состоялся военный совет. 70-летний Суворов, насквозь больной, держался одной железной волей. Он сказал: «Идти вперед нам невозможно. Идти назад — стыд! Русские и я никогда не отступали! Помощи нам ждать не от кого. Одна надежда на Бога, другая — на величайшую храбрость и высочайшее самоотвержение войск. Мы на краю пропасти... Но мы русские! Спасите честь и достояние России!» И встал на колени.

Генералы были потрясены. Старейший из них, Вилим Христофорович Дерфельден, сказал за всех: «Отец наш, Александр Васильевич! Всё перенесем и не посрамим русского оружия!»

Князь Багратион позже вспоминал эту минуту как самую необычайную, единственную во всей его многотрудной жизни.

Общее воодушевление офицеры передали солдатам. И в невозможных условиях, ночуя на голых камнях, в рваных шинелях и разбитых вдрызг сапогах, солдаты не роптали, не жаловались, не боялись встречи с врагом, а, напротив, мечтали сразиться с ним поскорее, чтобы, наконец, выйти из тяжкого положения.

Не будем больше описывать подробностей этого беспримерного 17-дневного перехода через Альпы. Не хватит и книги на то, чтобы рассказать, как героически отряд князя Багратиона, идя в арьергарде, отбивался от постоянно наседавших французов.

Как тяжело пришлось войску при подъеме на гору Паникс, но еще тяжелее — при спуске с нее, когда по ледяным скатам солдаты летели вниз, тормозя одними штыками (сюжет, использованный Суриковым в его знаменитой картине).

Как суворовские генералы Багратион, Милорадович, Розенберг, Дерфельден, Ферстер, Каменский почти босиком (обувь их развалилась), но по-прежнему твердо вели солдат в бой и с французами, и со стихией.

Как сам Суворов при спуске с Паникса настолько ослаб, что два дюжих казака держали с двух сторон его самого и его лошадку. И когда он твердил: «Пустите меня, я сам пойду!», казаки грубовато-ласково приговаривали: «Сиди уж, сиди!»

Союзники-австрийцы ничего не выиграли своей подлой политикой. Им не удалось сохранить то, что завоевал для них Суворов. Уже после его смерти Наполеон дважды (в 1805 и 1807 годах) оккупировал Вену, лишив Австрию большей части ее владений и статуса великой державы.

Враги-французы также не смогли победить русских. Массена клялся, что возьмет Суворова в плен, но у него ничего не вышло. Позже, став маршалом, он признался, что отдал бы все свои победы за один швейцарский поход Суворова.

Грандиозность подвига русской армии, преодолевшей и ярость врага, и преграды, поставленные природой, и предательство лжесоюзников, поразила современников. Суворов стал не просто знаменитостью — он стал идолом. Русские гордились, что жили в одно время с этим человеком.

Суворов же своей заслугой считал то, что в труднейших условиях вывел армию с наименьшими потерями из возможных и спас самое дорогое — честь русского оружия.

(Окончание следует.)