Когда правительство предложило пенсионную реформу, для меня ничего удивительного не было. Тренд в социальной политике Российской Федерации был неизменен с самого начала основания государства. В образовании — сокращение учебных учреждений, «оптимизация» оставшихся. В сфере воспитания детей — уничтожение детских домов, последовательное сокращение числа бесплатных кружков, изъятие воспитательной функции из школ, сокращение и «оптимизация» кадров. В медицине — дорожающие лекарства, сокращение списка бесплатных препаратов, снижение качества обслуживания — всё это при попытке превратить поликлинику в конвейер. Опять же пресловутая «оптимизация»: сокращение медучреждений, количества врачей и повышение нагрузки для оставшихся работать. Библиотеки с пинка Министерства культуры переводят на «самоокупаемость». В целом везде виден тренд снижение качества и перевод бесплатных услуг на платную основу.

Поэтому в пенсионной реформе для меня не было ничего удивительного. Удивительное началось тогда, когда мы стали собирать подписи против нее. Подходило очень много людей. Создавались очереди, в них люди делились друг с другом своими соображениями по поводу повышения пенсионного возраста — кто это все придумал, сколько можно и тому подобное. Бывало, люди просто выкладывали наболевшее за всю жизнь, даже не по теме — кто-то воевал и теперь остался не у дел, кто-то работал на износ, кто-то концы с концами свести не может. В голосе звучала противоречивая смесь обиды, обреченности и надежды. Люди подписывались по разным причинам — кто-то надеялся, что «добрый царь» услышит глас народа и усмирит зарвавшихся «злых бояр», кто-то потому, что категорически не принимает внутреннюю политику Путина, а кто-то потому, что «за любой кипеж, кроме голодовки». Подписывались люди самых разных политических убеждений — аполитичные граждане, социалисты, коммунисты, националисты, либералы. Довольно много подписывалось навальнят, которые при этом немало удивлялись, что мы не поддерживаем их лидера. Подписывались люди совершенно разных возрастов. А так как мы собирали в Москве, то встречались люди с самых разных уголков РФ. При этом с южных регионов люди подписывались даже охотнее, чем с центрального.

Удивительным для меня во всем этом было то, что отклик был настолько большой — нам действительно удалось собрать миллион подписей. Если тренд социальной политики был неизменен на протяжении четверти века — откуда столько возмущения именно сейчас?

Из-за такого большого отклика у меня даже родилась слабая эфемерная надежда — а ну как действительно, после передачи миллиона подписей власть почешет затылок. Нужны ли ей такие волнения при такой внешней обстановке? Тем не менее, президент подписал законопроект. Если убрать эфемерную надежду — это было ожидаемо. Он уже определился с командой правительства, а отмена реформы повлекла бы, по сути, полную смену этой команды, а на какую другую?

Удивительным для меня оказалось не только количество собранных нами подписей. Дело в том, что на подписных листах люди оставляли номера своих телефонов для того, чтобы мы могли их оповестить о результатах акции и, в случае чего, наладить какое-то взаимодействие. Политцентром было решено провести митинг пятого ноября против пенсионной реформы. Мы стали обзванивать москвичей, оставивших номера своих телефонов, чтобы пригласить их на митинг. Кто-то, конечно, говорил, что у него по каким-то причинам вряд ли получится прийти, но таких было процентов 30. В основном же люди охотно отзывались на приглашения и собирались прийти.

И вот настал митинг. С технической точки зрения он был хорош — яркие лозунги и старательно сделанные плакаты. Несколько активистов, выступавших со сцены, звучали особенно убедительно. На больших экранах крутились видеоролики, которые мы записывали при сборе подписей. Такое ощущение, что люди на видеороликах как бы удаленно присутствовали на митинге. Это был удачный ход. А вот вживую присутствующих было, увы, мало. Да, наш митинг был не меньше, чем собирает какая-нибудь партия из системной оппозиции. Однако где же все, обещавшие прийти? Ведь если бы пришли все, кто обещал, митинг, скорее всего, перевалил бы за 10 тысяч людей. А это — дополнительный рычаг в давлении на власть. И может быть, с ним отмену реформы удалось бы провести достаточно скоро.

Этого не произошло. Что ж, значит, пока протестные настроения находятся на этом уровне. Он немаленький, просто требует иных форм взаимодействия. При сборе подписей, например, можно работать и с таким уровнем. А вдруг окажется, что это работает не только с подписями, но и с волеизъявлением у избирательных урн?