Все началось 2 мая 2014 года. На следующее утро, когда я отправился в магазин за сигаретами и кофе, мне было странно видеть окружающих, которые вели себя, как ни в чем не бывало. Оставалась слабая надежда: может быть, они еще не знают? Но прошло 3 мая, за ним 4 мая, и выяснилось, что они не хотят знать. Выяснилось, что подавляющее большинство моих тогдашних друзей и знакомых просто не хотят знать, что они живут уже в другом государстве: в государстве, в котором можно устроить массовую бойню прямо в центре столицы и «повесить» ее на силовиков, до последнего выполнявших свои конституционные обязанности; в государстве, в котором можно назвать часть своих сограждан «колорадами», как бы расчеловечивая их, чтобы затем безнаказанно сжечь их живьем.

Мои знакомые, активно участвовавшие в майдане, говорили мне, что это не преступление, а проявление народного гнева, что, мол, конечно, насилие — это плохо, но зато мы заживем наконец-то в счастливом правовом государстве, что «беспорядки» на Донбассе закончатся быстро, максимум через 2–3 месяца и т. д. Я им отвечал, что все они — государственные преступники, уничтожающие свою страну; что они развязали беспредел и, слава богу, что есть Донбасс, этот беспредел не приемлющий; что, по моим ощущениям, на остановку этого беспредела и нейтрализацию его последствий уйдет лет десять как минимум; что их решение наделить себя правом убивать тех своих сограждан, кто не разделяет их ценности и взгляды, немонопольно — будет ответка, и я в этой ответке приму участие.

Так я приехал на Донбасс. Если бы поднялся не Донбасс, а какой-то другой регион Украины, я поехал бы туда, но поднялся именно Донбасс — край моего детства.

В начале девяностых годов, болезненно переживая крушение советских смыслов и ежедневную мутацию родного Киева, мама как-то раз задумчиво сказала мне, что на Донбассе живут другие люди — что они лучше. Я тогда не понял: почему? в чем они другие? чем они лучше? Я там прожил много времени и особой разницы не заметил. Но жизнь показала, что мама была права: люди здесь действительно другие — они с внутренним стержнем. Конечно, здесь много обывателей и свойственного им мещанского жлобства. Хватает и откровенной падали, бросившей своих кровных детей под обстрелами и растворившейся где-то в мире. Но лицо сопротивления оформляли не они, а простые, чисто конкретные, жестоковыйные мужчины и женщины.

Я никогда не забуду выражение глаз и отточенность жестов грациозной женщины-санинструктора с позывным Искра, которая учила нас летом 2014 года на занятии по военно-медицинской подготовке накладывать жгуты и перевязочные пакеты. Следующее занятие Искра назначила на послезавтра. Но послезавтра для нее не случилось. Она погибла на следующий день под Песками, эвакуируя раненых.

Я помню, как безошибочно по выражению глаз определяли друг друга вернувшиеся из разных точек «передка» незнакомые люди и как произносится это естественное и искреннее местное обращение к незнакомому — «братик».

Как изменили меня эти годы? Я стал значительно лучше стрелять. Давно исчезли иллюзии относительно того, что, мол, ВСУшники — это люди подневольные, а вот правосеки — это да! В ноябре 2016 года в одном из поселков серой зоны около Донецка они убили и отрезали головы пожилой супружеской чете прямо в их доме. И мне всё равно, чья именно ДРГ это сделала, я их сортировать не собираюсь. Это псы ада, ускоренными темпами строящие ад для своего потомства и волокущие этот свой ад сюда. Поэтому я по-прежнему буду лечить их свинцовыми примочками.

Как изменился Донецк? Бурлящее живое людское варево остыло и разбавилось осторожными людьми, вернувшимися из тех мест, где они пережидали «ужасы войны». Это — загадочные люди, я их не понимаю. Я не понимаю, в чем состоит оправдание их жизней. Единственная моя надежда, связанная с ними, состоит в том, что, может быть, их дети станут гражданами во всей полноте этого слова, включающего в себя право и обязанность защищать свои убеждения путем вооруженной борьбы после того, как структуры, обязанные защищать государство, уже обесточены, и страна катится в хаос.

Что сказать о будущем?

Что я буду работать над тем, чтобы остановить деградацию моего народа, приведшую к гражданской войне. Буду работать, чтобы покарать виновных в организации тихого геноцида украинского народа, представителем которого я являюсь. Я буду делать это потому, что меня оскорбляет нынешнее положение вещей, при котором люди, построившие локомотивы современной украинской экономики и всю социальную инфраструктуру, поставлены в социальном плане за грань выживания и вынуждены в этом состоянии повторять заклинания бандеровской пропаганды.

Я хочу построить такое государство, в котором будут проявлены все лучшие качества украинского народа, где будут созданы институты и предприятия, разрабатывающие и внедряющие прорывные технологии XXI и XXII веков, когда представители Украины станут участниками космических экспедиций и открытий. Но всё это станет возможным только тогда, когда народ расплюется с нынешней навязанной ему извне жлобской карикатурной шароварщиной и всмотрится, наконец, в собственную великую и трагическую историю. Нащупает и увидит смысловую и ценностную связь между ныне живущими и ушедшими поколениями. Поймет, что сейчас его уже привели на убой — прямо к лакированному, блестящему еврогробу. Поймет и отвернет. И в этом я ему помогу.