Один из районов польской столицы называется Прага. От города его отделяет река Висла. В конце XVIII века Прага была правобережным предместьем Варшавы. В наши дни в этом районе можно увидеть памятный знак с надписью «Погибли, ибо были поляками» и указанием даты — 4 ноября 1794 года.

Памятный знак установлен в честь события, которое в Польше принято называть «Варшавской резней». Каждый польский школьник твердо знает, что здесь в ноябре 1794 года русские солдаты под командованием Суворова, взявшие штурмом правобережное предместье польской столицы, поубивали более 10 тысяч женщин, стариков и детей. В Польше это считается бесспорной исторической аксиомой, присутствующей во всех исторических исследованиях и школьных учебниках. Задействование этой лжеаксиомы является одним из механизмов формирования антирусского сознания у среднестатистического поляка, созданием отношения поляков к русским вообще и к личности Александра Суворова в частности.

Особенно интересно, что активно раскручивали эту тему в европейских СМИ уже того периода, когда Суворов осуществлял в Польше действия, названные «Варшавской резней». Казалось бы, раздел Польши требовал хотя бы минимального согласия в том, что касается отношения к войне 1794 года, именуемой иначе польским восстанием. Хотя бы потому, что огонь восстания мог перекинуться с русской Польши на австрийскую или прусскую. Но имело место нечто диаметрально противоположное.

Для начала признаем, что польское восстание 1793 года не только стало самым массовым, но и носило некоторые народно-демократические черты. Восстание возглавил польский национальный герой Тадеуш Костюшко. Вслед за подавлением этого восстания, в 1795 году, последовал третий и окончательный раздел Польши, после чего польское государство исчезло с политической карты.

Взятие Праги Суворовым стало критической точкой, после которой восстание быстро сошло на нет. Причиной такой скорости схлопывания восстания сейчас принято считать именно показательную жестокость, проявленную «восточными варварами» при штурме предместья Варшавы.

Что ж, любой мало-мальски сведущий в военном деле человек знает, что штурмы городов и крепостей всегда жестоки. Хотя бы потому, что штурмовые бои происходят в крайне близком контакте с противником. А это неминуемо порождает особенно ожесточенный характер сражения. Что, в свою очередь, сказывается на поведении победителей.

Поэтому с древнейших времен удавшийся штурм крепостей и городов ничем хорошим для их защитников и жителей не заканчивался. Им приходилось иметь дело не только с победителями, чье психическое состояние еще не успело нормализоваться после смертельной схватки, но и с военным обычаем, согласно которому взятые штурмом города или крепости отдаются войскам на несколько дней «на разграбление».

Избежать такого развития событий можно лишь двумя способами: принудить обороняющихся осадой к капитуляции или отказаться от попыток взятия города вообще.

В рассматриваемом нами случае Суворов не мог себе позволить длительную осаду. «Время упущено», — писал тогда Суворов фельдмаршалу П. А. Румянцеву, своему непосредственному начальнику. Начинался ноябрь и вот-вот должен был выпасть снег и прийти морозы. Для армии XVIII века это означало «уход на зимние квартиры», а следовательно — поражение в кампании.

Кроме того, предшествовавший удару на Варшаву разгром польских войск у местечка Мацеевицы 10 октября и пленение там самого Костюшко с его штабом создавало благоприятные условия для скорейшего подавления мятежа.

Польский король Станислав-Август, находившийся в Варшаве, и предводители восстания, под контролем которых он находился, объявили, что будут оборонять город до конца и готовы погибнуть под его развалинами. С учетом времени года, высокой степени укрепленности Праги и наличия у обороняющихся мощной артиллерии они имели шансы на успех. Их войска, не так хорошо обученные для полевого сражения, вполне годились для обороны укрепленного города, тем более что их численность доходила до 26 тыс. человек.

Суворов располагал не меньшим числом войск, однако пехоты, необходимой для штурма укрепленного города, у него было менее 18 тыс.

Безальтернативный для Суворова штурм (причины этой безальтернативности мы только что обсудили) требовал от суворовской армии очень серьезных жертв. А где жертвы — там и всё остальное.

Прекрасно осознавая все последствия штурма, Суворов велел трижды (!!!) зачитать в войсках приказ, содержащий прямое указание: «В дома не забегать, просящих пощады щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать». Легкого сражения полководец также не обещал: «Кого из нас убьют — царство небесное, живым — слава, слава, слава». Особенностью штурма укреплений Праги был полный отказ от использования артиллерии. Вполне вероятно, что это было скорее вызвано общим расчетом Суворова на скрытность и внезапность атаки штурмовых колонн пехоты, чем соображениями гуманности, но учесть этот момент тоже необходимо.

Атаку было приказано проводить «в тишине, не говорить ни слова, не стрелять». Пехотинцы должны были закидать ров заранее заготовленными связками хвороста (фашинами) и взобраться на вал по приставленным штурмовым лестницам. Суворов требовал: «Стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком».

В 3 часа ночи 4 ноября семь штурмовых колонн начали выдвигаться на исходные позиции. Левофланговая колонна генерал-майора Денисова должна была вдоль берега Вислы прорваться к мосту, построенному на речных судах. Мост соединял Прагу с Варшавой, поэтому войска Денисова имели задачу пресечь подход подкреплений из Варшавы по этому мосту.

Штурм начался в 5 часов утра, и через три часа всё уже было кончено. Командующий войсками крепости Вавржецкий потом сообщал, что выехал на мост, чтобы останавливать и возвращать в бой отступавших, но русские войска прорвались к мосту, и он остался на той стороне.

Вавржецкий (по его же свидетельству!) приказал уничтожить мост и открыть артиллерийский огонь через реку по Праге. Правобережное предместье от артиллерийского обстрела запылало. Через некоторое время от пожара в Праге взорвался склад боеприпасов, еще больше усилив панику среди местных жителей. Пожар и сильнейшие взрывы выгнали из домов даже тех местных жителей, кто надеялся переждать опасность, укрывшись в своих жилищах. Бегущие польские солдаты и мирные жители устремлялись к уже подожженному по приказу Вавржецкого со стороны Варшавы мосту, а также пытались перебраться через реку вплавь.

Вероятнее всего, не успевшие перебраться на варшавский берег просто сталкивались в холодные ноябрьские воды Вислы потоком людей, напиравших сзади и не видевших того, что мост уже разрушен. Именно перед мостом участники событий наблюдали самые страшные картины, когда полностью рассвело.

«До самой Вислы на всяком шагу видны были всякого звания умерщвленные, а на берегу оной навалены были груды тел убитых и умирающих: воинов, жителей, монахов, женщин, ребят. При виде всего того сердце человека замирает, а взоры мерзятся», — такую картину увидел Лев Николаевич Энгельгардт, участвовавший в штурме в составе Сибирского гренадерского полка.

С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что многие солдаты не брали пленных, мстя за своих товарищей, зарезанных безоружными в апреле 1794 года в Варшаве. То, как именно поляки резали русских задолго до штурма Праги, польские историки не обсуждают.

Предместье было взято штурмом, почти всё было сделано штыками, то есть в самом ожесточенном бою. Современному человеку трудно себе представить, как действует на психику многочасовое убийство людей, находящихся в такой близости от бойца. Тем более, что каждый русский пехотинец того времени был обучен убивать противника одним ударом штыка.

Тем не менее, по реляции самого Суворова, из числа поляков, защищавших укрепления правобережной Варшавы, не менее 10 000 человек относительно благополучно сдались в плен.

Скорее всего, первые слухи о поголовном истреблении жителей Праги зародились в Варшаве при виде груд мертвых тел на правом берегу Вислы в районе моста, а также многочисленных утопленников, тела которых выносило на оба берега реки.

«Озверевшие варвары» вовсе не стали продолжать процесс истребления поляков, чей боевой дух был настолько подорван стремительным взятием Праги и разгромом ее гарнизона, что магистрат Варшавы начал переговоры с русским командующим об условиях капитуляции. Местные жители так впечатлились, что не позволили польским войскам, уходящим из Варшавы, увести с собой короля Станислава-Августа и русских пленных.

Переговоры велись до 8 ноября. Если бы всё это время русские войска предавались грабежу и насилиям в Праге, суворовская армия была бы парализована, и польские части, находившиеся в Варшаве, могли бы попытаться взять реванш.

Однако ничего подобного не случилось. Наоборот, 9 ноября в 9 часов утра войска Суворова торжественно вступили в Варшаву, где магистрат вручил полководцу ключи от города, а также табакерку с бриллиантами и надписью на польском языке: «Варшава своему избавителю, дня 4 ноября 1794».

Теперь попытаемся беспристрастно оценить обоснованность польского мифа о локальном геноциде, устроенном войсками Суворова при штурме Праги. Мы уже выяснили, что отказаться от штурма Суворов не мог, а капитулировать или уходить из Варшавы польские войска не хотели. Следовательно, кровавая развязка была неизбежна. Отказавшись от применения артиллерии при штурме населенного пункта, Суворов существенно повысил шансы мирных жителей на выживание. Войскам перед штурмом трижды был повторен приказ полководца, имевшего среди них непререкаемый авторитет, «В дома не забегать, просящих пощады щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать». Еще раз обратим внимание — приказ был зачитан трижды! Что еще мог придумать русский военачальник для уменьшения жертв среди гражданского населения? Вопрос риторический...

Теперь рассмотрим роль собственно польской стороны. Понятно, что в те времена среди военных было вообще не принято переживать за гражданское население. Тем не менее даже с точки зрения военной эвакуация жителей Праги за реку, сделанная своевременно, не только спасла бы их жизнь, но и облегчила бы маневрирование резервами в случае штурма укрепленного предместья. Однако этого сделано не было.

Напомним, артиллерийский огонь по Праге был открыт по приказу польского командования. Именно это вызвало пожары и стало причиной взрыва склада боеприпасов. Скорее всего, это и стало причиной массового бегства мирных жителей к гибельному для них мосту, подожженному также по приказу польских командиров.

И последнее: Суворов получил возможность распоряжаться судьбой местного населения лишь после завершения штурма Праги. Сколько их было убито по его приказу после этого? Ни одного. Даже если допустить, что Александр Васильевич не испытывал нежных чувств к польскому народу, массовые расправы над жителями захваченного предместья не лучшим образом повлияли бы на ход переговоров о капитуляции Варшавы.

До штурма и во время штурма мирные жители подчинялись польскому командованию и гражданской администрации, которые не сделали ровным счетом ничего для обеспечения их хотя бы относительной безопасности. Поэтому надпись на польском памятнике: «Погибли, ибо были поляками» эмоциональна, но несправедлива. Прочие жители Варшавы, сдавшейся русским войскам 9 ноября, тоже были поляками, но при этом не погибли.