Записка эта лишь мелкое замечание в потоке размышлений на тему творчества А. А. Блока. И поведу ее коротеньким быстрым маршрутом, чтобы контрастно подсветить всего один лишь вопрос. От ситуации через конфликт к его разрешению — по принципу симфонии.

Поводом стало услышанное прочтение самого стихотворения рядом с толкованием образа — чувство несоответствия всколыхнуло эмоции. Сколько раз и сколькими чтецами прочитано знаменитое произведение Блока, Незнакомка шагает сквозь строки уже более ста лет.

И каждый раз, когда слышу стихотворение прочитанным правильно, без искажений и привнесений, или просто воспринимаю образ с листа, явление Незнакомки вызывает неизменно яркое ощущение. Блок всегда пишет очень точно, его партитура совершенна, образ встает из строк в объеме, красках, звуках и запахах.

Сквозь колыхающиеся ритмы проходит видение снижающейся, гаснущей и смазывающейся действительности, затухающая жизнь становится сценой, рамкой, в которую входит, и только тогда может войти, образ выверенно описанный, не живой и не живущий, призрачно привлекательный и опасный до жути.

Это существо, манящее и пугающее, никак, никоим образом не сопрягается в моем сознании с образом Родины. Да, она тоже имеет женский образ, иррациональный и надреальный, но это не Незнакомка.

Таково мое личное ощущение, и именно поэтому это слабенький аргумент, который только обозначил конфликт и направил на поиски других трактовок впечатления, производимого этим стихотворением.

Путешествие шло большим кругом, спонтанным и неожиданным маршрутом.

От комментария М. В. Безродного к драме Блока «Незнакомка», по которой он написал диссертационную работу по филологии, и, соответственно, через прочтение самой этой драмы, написанной в том же 1906 году, в ноябре. Драма перекликается со стихотворной «Незнакомкой», в одном из первых изданий к стихотворению шло следующее примечание: «Развитие темы этого и смежных стихотворений в лирической драме того же имени», а к драме эпиграфом стояло четверостишие «И веют древними поверьями…».

Филолог отмечает, что «этот образ современниками Блока устойчиво ассоциировался со смертью», и приводит цитаты Вяч. Иванова, И. Северянина, К. Липскерова.

Затем знакомство с небольшой работой «Прекрасная Дама как Смерть в „Незнакомке“ Блока» поэта А. Н. Карпенко, название которой уже говорит о мнении автора.

Отдельно упомяну наброски к докладу о Блоке П. А. Флоренского. Этот доклад сложен для короткого пересказа, такая интерпретация творчества Блока не совсем о литературе, но, как ни странно, она очень близка к конечной точке этого маршрута.

Замкнула круг путешествия работа самого А. А. Блока, доклад «О современном состоянии русского символизма», сделанный в 1910 году.

И на этом докладе остановлюсь подробнее. Весомее, чем мнение самого автора этого стихотворения, что-либо найти трудно, ведь я уже упоминала феноменальную точность Блока в работе над своими произведениями.

Кстати сказать, укрепил это мое мнение Д. С. Лихачёв, в работе «Из комментария к стихотворению А. Блока „Ночь, улица, фонарь, аптека…“ указав на очень точное описание места, композиционное соответствие и контекстуальную содержательность такого маленького и поразительно емкого стихотворения.

В докладе о символизме Блок в первую очередь говорит о реальности неких миров, действительность которых описывает настоящий символист, он настаивает на отсутствии в описании этих миров отвлеченности, фантазийности.

А далее подробно описывает систему этих миров и их некую трансформацию: пурпурно-лиловый, осененный присутствием золотого меча, в котором предугадывается, сквозит «лицо среди небесных роз», проходит снижающую трансформацию, теряет золото меча и пурпур, и возникает мир сине-лиловый.

Причину этого изменения Блок заминает, упоминает лишь о некотором внешнем воздействии: «…я умею рассказать, лишь введя фикцию чьего-то постороннего вмешательства (лицо мне неизвестно)».

И вот после этой снижающей трансформации, уже «злой творческой волей» настоящего символиста с некими двойниками-помощниками, он «добывает искомое — себе самому на диво и на потеху; искомое — красавица кукла».

Взгляните, как он описывает это: «Если бы я писал картину, я бы изобразил переживание этого момента так: в лиловом сумраке необъятного мира качается огромный белый катафалк, а на нем лежит мертвая кукла с лицом, смутно напоминающим то, которое сквозило среди небесных роз».

Здесь мы наблюдаем или две разные женские сущности, или перерождение Прекрасной Дамы в Незнакомку: Прекрасная Дама есть экран, которым кто-то закрыл некое иное искомое лицо, предположим, что Софию учителя Блока Вл. Соловьева. Породила возможность снижения эта путаница или нет, но определенно присутствуют два ирреальных женских образа.

Далее Блок четко формулирует: «то, что я (лично) называю „Незнакомкой“: красавица кукла, синий призрак, земное чудо».

И затем добивает: «Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено». И еще: «Созданное таким способом… — оно не живое, не мертвое».

А как это соотносится с образом Родины, России, народной душой? Вот что находим в этом тексте Блока:

«…в период этих исканий оценивается по существу русская революция, то есть она перестает восприниматься как полуреальность, и все ее исторические, экономические и т. п. частичные причины получают свою высшую санкцию; в противовес суждению вульгарной критики о том, будто „нас захватила революция“, мы противопоставляем обратное суждение: революция совершалась не только в этом, но и в иных мирах; она и была одним из проявлений помрачения золота и торжества лилового сумрака, то есть тех событий, свидетелями которых мы были в наших собственных душах. Как сорвалось что-то в нас, так сорвалось оно и в России. Как перед народной душой встал ею же созданный синий призрак, так встал он и перед нами. И сама Россия в лучах этой новой… гражданственности оказалась нашей собственной душой».

Вот здесь уже появляется в его суждениях третий образ, души народной, с которой он соотносит собственную душу: «Мы пережили безумие иных миров, преждевременно потребовав чуда; то же произошло ведь и с народной душой: она прежде срока потребовала чуда, и ее испепелили лиловые миры революции».

Он далее описывает в той же манере причины, следствия и пути выхода из сложившейся ситуации «обожженности», «поражения».

Но для маленького вопроса этой записки ответ найден: поэт с душой народной, образом Родины, России роднит свою собственную душу, отсюда в дальнейших произведениях декларация особой близости, но не Незнакомку, которая есть в его понимании порождение падения, греха, потери разящего золотого меча.

И в этой логике понятна восторженная встреча поэтом революции семнадцатого года, которая стала для него путем искупления, освобождения от сине-лилового морока Незнакомки.