На днях всех, кто следит за развитием событий в Донбассе, крайне взбудоражило заявление Игоря Стрелкова, командующего ополчением Славянска. Интернет заполнился откликами, причем со стороны любителей майданов — весьма злорадными. Для тех, кто не следил, коротко: он сказал, что мужчины, особенно молодые, не рвутся надеть военную форму и пополнить местное ополчение, что приезжающие из других городов хотят получить оружие и уехать назад к себе, а не остаться в самой горячей точке — Славянске, а также призвал в ополчение женщин, посетовав, что среди них нет офицеров. То есть укорил, сильно укорил боеспособных мужчин, что они прячутся за чужими, ополченцев, спинами. И чуть ли не за спинами женщин.
Сразу скажу: может, и не лучшим пропагандистским решением было делать такое заявление, могущее разрушить уже сложившуюся в сознании картину общего антибандеровского подъема в Новороссии. Да еще с учетом прошедшего буквально за два дня до того (позже дезавуированного) сообщения о всеобщей мобилизации и создании чуть не 27-тысячной армии ДНР. Как-то контрастно прозвучало. Хотя, конечно, если разбираться, ничего такого страшного, позорящего восставший регион, Стрелков не сказал. Ведь регион действительно восстал — проявил массовое гражданское неповиновение Киеву. А это совсем не мелочь! И два месяца стойко держится под обстрелами, проводит митинги, дал высочайшую явку на референдум, между прочим, не опасаясь обещанных на этот день особо карательных акций. Такое долгое проявление гражданского достоинства населением, практически не имеющим надежды на поддержку извне, — тем более уж не мелочь. Ведь известно, как захлебываются со временем восстания под грузом объективных организационных и психологических причин. Здесь же — усталость явно чувствуется, а вот сдачи позиций нет. Вроде бы, нет. Так о чем же тогда говорил человек, возглавляющий оборону?
Текст был о тех, кто «отсиживается», подтекст — о крайней необходимости создать настоящую большую армию, а между строк прочитывалось что-то еще — о неблагополучии внутри добровольческого корпуса. Так что, по большому счету, Стрелков, констатируя, что под добровольческое ружье встало далеко не всё (как ему хотелось бы) боеспособное население, поднял в неявном виде — и вовсе не употребляя мудреных слов — ту же тему «окончательности». Которой нет. Нет, возможно, даже у добровольцев, при всей их героичности и жертвенности. Нет у остальных. А может ли такое сложнейшее дело, как строительство (и отстаивание!) самопровозглашенной республики, состояться, если у многих и многих не возникнет понимания «окончательности» происходящего? Тем более, если окончательность обратного знака, окончательность Зла, смотрит на них сквозь прицел. А она ведь смотрит!
Время окончательности на украинском Юго-Востоке наступило, но оно всё еще не осознается таковым. И, в общем-то, понятно, почему. Потому что человек, пока остается хоть маленькая лазейка, дабы убежать от крайне неприятного осознания, что это то самое время, и будет убегать. Например, говорить себе, что он же отец семейства, добытчик, то есть, он отвечает за жену и ребенка, а значит, куда ж ему в окоп, ему на смену пора! И будет идти в забой и к станку вместо того, чтобы начинать стачку хотя бы. До последнего будет убегать — не из трусости и не от опасности: убегать он будет от окончательности.
Но в чем же выражается осознание ситуации как предельной? Да попросту в том, что человек делает предельный выбор. И делает его, как сейчас говорят, в реале, а не в рассуждениях. Уходя при этом из привычного. Когда он делает такой выбор? Такой вынужденный и обычно совсем малоприятный шаг? (Ведь кому ж приятно подвергать устоявшуюся жизнь переменам!). Ответ тут очевиден. Только, когда его припирает к стенке эта самая устоявшаяся жизнь. Или даже «ставит к стенке», если точнее. А так, повторяю, он до последнего бы держался за устоявшееся, сколь бы плохо оно не было. «Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться», — говорил принц Гамлет. И далее развивал тему: «Так всех нас в трусов превращает мысль, и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика». Принц в своем всем известном монологе поставил вопрос о природе человеческой нерешительности, назвал ее причину — нежелание бежать от одного зла к другому, возможно, даже худшему (а это, согласитесь, и есть то, что каждый говорит себе, уклоняясь от выбора) — но потом-то, в результате, сам он из «умственного тупика» вышел, выбор сделал. В пользу поступка. Почему? Вопрос ведь стоял о жизни и смерти, а не о чем-то еще. И «боязнь страны, откуда ни один не возвращался» была очень в датском принце сильна. И, тем не менее...
Гамлет сделал свой предельный выбор, поскольку с обнаруженным злом он — он, такой, как есть — «мириться» не мог. Увиденное им — выходило за рамки зла обычного. И именно ощутив его инфернальную сущность, герой из тупика выбрался. Нанес удар по Злу. Произведение Шекспира потому и бессмертно, что дает модель поведения личности, не готовой «смиряться под ударами судьбы», дает классический «пример окончательности». При этом не так уж важно, когда и где, на какой «почве», датской ли или украинской, разворачивается конкретная коллизия — это ведь модель!
Почему вдруг такие параллели? Потому что сегодня по территории Украины разгуливает стопроцентная инфернальщина, а народ всё уверяет себя — даже после Одессы! — что это хоть и скверна, и пакость, однако всё же зло, которое может быть описано на привычном языке. Увы, не может.
Но отчего так важно выбрать адекватный явлению язык описания? Оттого, что неверное называние явления приводит к неправильной с ним войне. А главное — человек, пока не поймет, с чем дело имеет, — не включится на полную катушку. В то время как, только включившись на полную катушку — да еще и массово! — можно будет данное «явление» побороть. Может быть, можно будет побороть. А может быть — нет. Тут гарантий не бывает. Но очень важно понимать, во что превратится жизнь, если инфернальщину не побороть. Понимать, что никакого прежнего (того самого «привычного», которое столь боятся потерять) существования, даже и ухудшенного, уже не будет. А будет нечто принципиально иное. Можно ли будет в этой инакости жить? Вопрос не праздный. Насколько он не праздный и даже «чисто конкретный», стало ясно буквально сегодня ночью, когда писалась статья.
Тут я выше вскользь упомянула нежелание рабочего человека Донбасса нарушить привычный ход вещей и хоть бы стачку объявить. Так вот, о стачках. Как только что выяснилось, они, оказывается, могут быть очень разными. Например, всеобщую стачку может объявить, представьте... олигарх. Владелец заводов-газет-пароходов, которому принадлежит всё-всё, обнаруживший, что «бунт»-то затянулся, и его заводы и пароходы того и гляди начнут переходить к бунтовщикам. Это же серьезно! И даже страшно. Особенно страшно, если бунтовщики проводят референдумы, начинают задумываться о регулярной армии, объявлять чуть ли не мобилизацию, да еще и железные дороги национализируют. Возникает у владельца «всего-всего» закономерная мысль: «Ой, а не революция ли, в самом деле?»
Ну, она и возникла у Рината Ахметова, который, как известно, владел Донецком, как имением с крепостными. А сейчас что-то изменилось. И он, Ахметов, вдруг возник на экране монитора с ночным «экстренным сообщением» под названием «Марш мира». Выразительно так возник. Зло и весьма нервно, практически в истерике. С трудом сдерживая ярость (вот ведь довели человека всякие!) сообщил, что хотел провести «Марш мира» в Мариуполе, и весь Донбасс — «миллионы человек!» — хотел этого, потому что «люди устали жить в страхе», но... тут он узнал про пулеметы в городе и отменил оный марш. Далее, описав ужасы нынешней жизни донбассцев под террором людей в масках с пулеметами и гранатометами, этот (широко известный своим чисто бандитским генезисом) олигарх, заявил, что его не запугать. Что он идею мира не оставит, но — внимание! — начнет он с того, что выведет всех (всех-всех) на предупредительную стачку. На всех предприятиях Донбасса, в 12 часов ближайшего дня. Что будут гудеть гудки шахт и заводов и даже проезжающих машин. И так будет каждый день, вплоть до наступления мира, пообещал разгневанный (бывший?) владелец края.
Не знаю, как другие, но я впервые видела крупным планом невероятно жестокое лицо этого человека. И мне сразу вспомнился один персонаж — герой пьесы-аллегории на нацизм Бертольта Брехта «Карьера Артуро Уи, которой могло не быть» — гангстер Артуро Уи:
Всем гангстерам гангстер! И гад всем гадам.
Он послан на землю кромешным адом,
Чтоб нас покарать в кратчайшие сроки
За глупость и прочие наши пороки!
Это он появился и смотрит хмуро,
Повсеместно прославленный Уи Артуро.
Да-да, Ринат Ахметов, просто вылитый Артуро Уи, прочтите пьесу!
Брехт работал над ней в 1941 году, придавая особенное значение тому, чтобы чисто гангстерская сущность героев была выражена непременно высоким стилем. Он писал в дневнике: «В «Уи» задача вот в чем: исторические события должны постоянно просвечивать, но с другой стороны, гангстерское «облачение» (являющееся разоблачением) должно иметь самостоятельный смысл, потому что — теоретически говоря — оно должно воздействовать и безо всяких исторических намеков; слишком тесная связь обеих линий (гангстерской и нацистской)...»
В случае Р. Ахметова «облачение, являющееся разоблачением» тоже воздействует и без исторических намеков. А уж с намеками... Намеки столь очевидны, столь ярки, разворачивающаяся у нас на глазах на Украине нацистская история столь однозначна, что можно только удивляться, почему всё же не происходит массового перехода людей в режим «окончательности»? Со всеми неизбежными — суровыми, но единственно спасительными — последствиями.
К моменту выхода этого номера газеты уже будет ясно, откликнулся ли рабочий Донбасс на «политический гудок» олигарха Уи, на его «протягивание дружеской руки».
Всё та же клевета,
Всё то же распусканье гнусных слухов,
Всё то же нежеланье нас понять,
И недоверье к искренности дружбы,
И ложное истолкованье лучших
Моих порывов как враждебных действий,
И подозрительное отверганье
Моей протянутой руки!
Буквально через несколько часов для шахтеров и сталелитейщиков настанет «момент истины». А для нас — ясности.