Интервью с Аидой Айламазьян — кандидатом психологических наук, старшим научным сотрудником факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова, художественным руководителем студии музыкального движения «Гептахор»
В мире атомизации коллективность «растет в цене». Психологи помогают построить коллективы корпорациям, спортивным командам и учебным учреждениям. Люди пробуют все возможные способы, чтобы избежать одиночества. Мир искусства, в котором, если вглядеться, всегда плодородной почвой было глубокое общение людей, уже живет как-то иначе…
Корр.: Аида Меликовна, как Вы оцениваете в принципе советский эксперимент с массовым созданием коммун в 1920-е годы?
Аида Айламазьян: Есть ситуации, когда жизнь в коммуне оправдана и желательна, или по тем или иным причинам необходима. Например, это совместное дело, объединяющее людей, какая-то творческая задача, задача обучения. Конечно, это молодежные движения, молодежные лагеря и т. д.
В 1920-е годы происходил поиск новых форм общественной жизни, и он имел очень разные проявления. Создавались архитектурные проекты, рассчитанные на совместные формы существования. Так, в квартирах домов-коммун практически не было пространства для приготовления еды, но имелась общая столовая, прачечная, а также детский сад и т. п. В Москве есть целые архитектурные ансамбли, спроектированные и построенные в 1920-е годы, воплощающие идеи строительства новой жизни — коллективной, общественной. Один из них находится в районе Шаболовки, рядом с моим домом, такое совпадение.
Корр.: Знаю, что психологи, которые учились в СССР, с особым вниманием относятся к этому эксперименту. Речь шла о преобразовании человека. Вашими глазами: почему для профессионалов важен этот опыт?
Аида Айламазьян: Психологи в советское время, да и сейчас, с большим вниманием относятся к практике воспитания в коммуне А. С. Макаренко. Были и другие выдающиеся педагоги, другие коммуны. Прежде всего, в них реализовывались на практике те принципы, которые разрабатывались в отечественной психологии. Например, в теории деятельности, которая создавалась А. Н. Леонтьевым совместно с А. В. Запорожцем, П. Я. Гальпериным и др., подчеркивается, что изменения в личности, в ее мотивационной структуре возможны только тогда, когда мы меняем реальную деятельность человека. Это означает, что мы воздействуем на человека не просто словами, пытаемся в чем-то его переубедить или рационально обосновать ошибочность его поведения, а включаем его в конкретную практику, которая предлагает человеку другой путь, объективно ставит его в позицию ответственности, связи с другими людьми.
А. Н. Леонтьев в своих работах неоднократно обращался к опыту А. С. Макаренко, к обсуждению принципов его педагогики. Основное, что подчеркивалось, — это то, что к бывшим преступникам, хулиганам проявляли реальное доверие — к тем, кто отвык от доверия, кто привык относиться к обществу враждебно и знал, что в этом обществе таким, как они, нет места. Важно, что это не имитация, а реальное доверие, реальная возможность здесь и сейчас (не когда-то, когда вы отсидите и перевоспитаетесь) трудиться и получать зарплату. Это воспитание и восстановление достоинства человека.
Сама идея очень близка отечественной психологии, я могу продолжать примеры. Личность формируется, а затем и проявляется в структуре ее отношений с действительностью.
Из статьи Аиды Айламазьян «„Конкретная психология человека“ Л. С. Выготского как методология анализа танцевальных и музыкально-двигательных практик» в журнале «Образовательная политика» № 2/2024:
«Крупнейший советский психолог Лев Выготский подчеркивает, что управление и овладение психической функцией и поведением осуществляется извне, через действия другого человека. Он демистифицирует понятие личности, отказываясь от представлений о некой субстанции, душе, врожденном „я“ или загадочном субъекте. Эти „субстанции“ возникают как феномены вследствие присвоения человеком функции управления. Выготский отмечает, что за взаимодействием психологических функций генетически стоят отношения людей: „Основной принцип работы высших психических функций (личности) — социальное по типу взаимодействие функций, ставшее на место взаимодействия людей. Наиболее полно они могут быть развернуты в форме драмы“. Коллектив драматичен, семья драматична, коммуна драматична.
Если И. П. Павлов сравнивает нервную систему с телефоном, то по Выготскому все своеобразие психологии человека заключается в том, что «в одном существе соединены телефон и телефонистка, то есть аппарат и управление им человеком».
Телефонистка — это и есть личность человека, но личность социальная, представляющая человека как члена определенной общественной группы. Выготский пишет: «Мне думается и я думаю… Все развитие в том, что развитие функции идет от мне к я». И наконец он подходит к формулированию принципов конкретно-психологического анализа личности как драмы: личность меняет роль отдельных психологических функций, систем, слоев, пластов, устанавливает такие связи, каких в биологии человека изначально нет. Выготский заключает: «Человек не только развивается, но и строит себя, то есть этот процесс может носить активный характер».
Корр.: Не так давно Ваш коллектив «Гептахор» выступил на юбилее Болшевской коммуны. Как возникла идея этого выступления? Что для Вас ключевое в опыте Болшевской коммуны?
Аида Айламазьян: Идея выступления возникла у Елены Воробьевой, научного сотрудника отдела «Усадьба Костино» Музейного объединения наукограда Королёв. Елена когда-то посещала занятия нашей студии, стала нашим другом и единомышленником, помогала в организации выступлений и проведении фестивалей.
Корр.: Существовавшая в Ленинграде в 1920-е годы коммуна «Гептахор» имеет, быть может, самые большие творческие результаты среди подобных коллективов: чего стоит одна высокая оценка, которую дал коллективу Шостакович. Как удалось их достичь?
Аида Айламазьян: Студия «Гептахор», как мне кажется, является культурным наследием нашей страны. Она стала складываться в 1905–1907 годах в Санкт-Петербурге, но оформилась окончательно в 1914 году. Тогда же Фаддей Францевич Зелинский предложил это название — «Гептахор», что в переводе с греческого означает «пляска семерых». Первоначально коллектив студии действительно состоял из семерых девушек-«бестужевок». В дальнейшем это название стало скорее символическим, т. к. состав студии существенно расширился, в него входили и юноши. Студия стала вести большую педагогическую работу, много выступала. С 1924 по 1934 годы она получила статус государственной студии на хозрасчете.
Студийцы исповедовали идею совместного, объединяющего их дела, в которое свято верили. Они хотели воплотить в жизнь идеалы дружбы, общности, взаимной открытости друг другу, особой искренности. Тут и мечты о некой идиллической Элладе, о ее благородных героях, стремлении к нравственной высоте и воплощении античных эстетических идеалов в танце. Их воодушевляла гармония телесного и душевного, которую они находили в греческой классике, во всем греческом искусстве. Идею воспитания через танец такой гармоничной, раскрывшейся в своих лучших проявлениях личности, обладающей высоким духовным потенциалом, они заимствуют у Айседоры Дункан, но претворяют ее особым образом.
Надо сказать, что студию основали девушки, принадлежавшие к дворянскому сословию. Что касается С. Д. Рудневой (в дальнейшем руководителя студии «Гептахор»), то ее происхождение имеет аристократические корни. По линии матери она принадлежит к роду фон Дервизов. Ее дед Дмитрий Григорьевич фон Дервиз — сенатор, его особняк стоял и стоит на Английской набережной в Санкт-Петербурге (сейчас там располагается театр). Так что в коммуне «Гептахора» жили аристократки. Тем не менее быт был очень простой и минимальный. В центре их жизни была музыка, творчество, занятия танцем и идея служения людям. Поэтому революцию они приняли легко и стали воплощать свои идеалы на практике, начали существовать как учебное заведение и творческий коллектив, принимающий активное участие в культурной жизни города. Жили вместе, в большой квартире, где были и отдельные комнаты, а главное — был зал для занятий. Читая воспоминания Стефаниды Рудневой и многих других, поражаешься, как легко они переживали бытовые трудности и нехватку еды, дров для отопления. Удивителен оптимизм этих людей, они пронесли его через всю жизнь.
Создатель студии-коммуны «Гептахор» Стефанида Руднева пишет: «Музыка звучала в нашем доме с утра до вечера — на нашей творческой работе, на занятиях с группами; но помимо того в эти годы очень много „музыкалили“ мы сами: Волк и я пели, Наталия Александровна аккомпанировала. Не задумываясь, мы как могли исполняли целые сцены из вагнеровского „Кольца нибелунга“, очень много звучали у нас старые итальянцы и французы, Глюк и Шуберт, а также романсы и „Александрийские песни“ М. А. Кузмина».
Из статьи Аиды Айламазьян «Конкретная психология человека» Л. С. Выготского как методология анализа танцевальных и музыкально-двигательных практик» в журнале «Образовательная политика» № 2/2024:
«Создатели свободного, или пластического, танца, такие как А. Дункан, Э. Жак-Далькроз, Р. Штайнер и др., подчеркивали, что он имеет развивающую направленность. Задачей основанных ими школ было не обучение профессиональных танцоров, а воспитание посредством „совершенного движения“ гармоничной личности. Присущая данным практикам импровизационность и свобода самовыражения должны были помочь в раскрытии творческого потенциала человека, сформировать творческое отношение к жизни. Если обратиться более подробно к музыкальному движению как отечественной традиции пластического танца, то, наряду с ориентацией на общее эстетическое воспитание, в методических работах данного направления подчеркивается нацеленность на вхождение в мир классической музыки, умение понимать и переживать ее смыслы. Создаваемые танцевальные и двигательные формы являются выражением музыкального содержания, переживаний, рождающихся у участников в ответ на звучащую музыку.
Во время занятий создаются условия для возникновения готовности к импровизационному «ответу», пробуждения личных двигательных спонтанных реакций на музыку и в дальнейшем создания на их основе музыкально-двигательных форм. В отличие, например, от популярной ныне танцевально-двигательной терапии, ориентированной также на непроизвольные реакции, спонтанные проявления личности, в данном методе речь идет о движении музыкальном. В процессе работы происходит своего рода селекция, фокусировка на ответах, рожденных музыкальным впечатлением и воздействием на чувства исполнителя. Такая настройка в корне меняет содержание и качество импровизации. Если для танцевально-двигательной терапии важно выявление телесных импульсов самих по себе, то для музыкального движения принципиально поддержание той активности и выразительности, которая отражает музыкальное содержание. Здесь личность себя «видит» сквозь призму музыкального произведения. Постижение музыкальных смыслов нередко ставит перед человеком задачу трансформации его личных ответов, их преобразования».
Корр.: Почему даже после закрытия «Гептахора» в сталинское время некую традицию стали передавать, и она дошла даже до наших дней?
Аида Айламазьян: В 1934 году все экспериментальные студии пластического танца были закрыты, и С. Д. Руднева вместе со своей ученицей и соратницей Эммой Михайловной Фиш переехала в Москву, где стала заниматься методикой музыкального движения для детей. Если говорить о том, почему студия «Гептахор» не канула в Лету, как многие другие студии, театральные и пластические коллективы, то, думаю, секрет в том, что изначально их цель была связана с разработкой принципов преподавания музыкального движения. И они действительно этого добились — создали метод музыкального движения, позже его описали и внедряли в практику эстетического воспитания. Коротко можно так определить секрет их успеха: деятельность «Гептахора» представляла собой служение, а не самовыражение участников.
Корр.: Как наука и искусство соединяются в работе современного «Гептахора»? Как это происходило в лаборатории на психологическом факультете МГУ и в последующее время?
Аида Айламазьян: Характерной чертой исторической студии «Гептахор» была тесная связь с академическими кругами Петербурга и потом Ленинграда. Напомним, что группа возникла первоначально как объединение девушек, учившихся на Бестужевских курсах. В дальнейшем некоторые из них стали работать под руководством Б. В. Фармаковского в Императорской археологической комиссии, участвовали в раскопках в Ольвии. После закрытия коллектива бывшие студийцы занимались наукой, методической работой, музейным делом. Например, Камилла Тревер стала выдающимся специалистом по истории античного Востока, была соратницей академика И. А. Орбели. В Эрмитаже в отделе Востока висит стенд, на котором указано и ее имя.
Разработку метода музыкального движения с самого начала пытались поставить на научную основу, стремились делать подробные описания, создавать упражнения. Целенаправленно велись контакты со специалистами по физической культуре, далее — с психологами и музыковедами.
Мы продолжили эту линию: проводим исследования в области музыкального восприятия, роли движения в формировании музыкальных переживаний. Метод музыкального движения в этом контексте обретает научный фундамент, а с другой стороны, становится источником новых знаний об эстетических переживаниях человека и условиях их порождения.
Лично для меня идея синтеза искусства и науки имеет особое значение. Эта тенденция пронизывает ХХ век, и для нынешнего XXI века не менее актуальна. Она стремится преодолеть барьер, возникший между гуманитарным знанием и естественно-научным, между рационально отстраненным, объектным подходом к действительности и заинтересованным, ценностно означенным. Чем дальше, тем больше мы чувствуем опасность разрыва между технологическими достижениями и культурно-нравственным состоянием общества.
Корр.: Разные исследователи и творческие люди обсуждают место традиции в современном мире. Вы тоже работаете с традицией, проникая, например, вслед за Айседорой Дункан, вглубь древнегреческого танца. В каком случае постижение духовных принципов культуры прежних эпох наделяет человека духовным содержанием в наши дни?
Аида Айламазьян: Культура строится на традиции. Культура — это всегда преемственность, и даже смена культурных парадигм невозможна без опоры на предыдущий опыт. Иногда кажется, что происходит полный отход от довлеющих норм, стилей, ценностей, но — обратите внимание: проходит время, и опять возрождаются стили, происходит переоценка отвергнутого и т. д. Культура циклична, это отмечали многие известные мыслители. А я еще скажу: она представляет собой слоеный пирог или существует как пласты, которые могут до времени не выходить на поверхность, а потом вдруг, когда это необходимо, обнаружить себя. Мы в своей работе опираемся на традицию в смысле школы — школы музыкального движения. В свою очередь, она возникла не на пустом месте. Разговор об этом выходит за рамки интервью.
Любая школа — научная, художественная — представляет собой достояние человечества. Именно так я к этому отношусь. Но это не означает, что следует только копировать уже созданные образцы. Наоборот, школа дает свободу творить новое и преодолевать существующие правила. Парадокс состоит в том, что для того, чтобы преодолевать правила, надо, чтобы они прежде были.
Теперь — о духовных ценностях прежних эпох и их постижении. Я думаю, это всегда обогащает. Начинаешь понимать истоки человечности, человеческой культуры. Это укрепляет, делает сильнее духовно. Начинаешь видеть историческую перспективу. Личность без истории не существует, и если ее нет или она неизвестна, человек ее придумывает. Возможно, вопрос касается таких явлений, как исторические реконструкции, увлечение жизнью в других эпохах. Здесь можно перейти грань, когда вместо постижения другой культуры или эпохи возникает какое-то обожание, превознесение, желание уйти в эту «лучшую жизнь». Это, конечно, бегство и иллюзия, которая может плохо закончиться.
Корр.: Какое вообще место занимает духовная проблематика в советской психологической науке и — в современной?
Аида Айламазьян: Это очень большой вопрос, и коротко на него не ответишь. Например, ценности понимаются как центральные регуляторы деятельности в теории А. Н. Леонтьева, а иерархизация мотивов рассматривается как основной процесс формирования личности. На данном этапе развиваются такие направления, как экзистенциальная психология, в которой проблематика смысла жизни ставится во главу угла, христианская психология и др.
Корр.: Спасибо. Будем надеяться, что развиваемый и поныне советский научный и культурный опыт поможет проложить дорогу в будущее, дать ответы на вызовы XXI века.