Поздравление Сергея Кургиняна от 9 мая 2023 года

Я поздравляю всех, кто смотрит эту передачу, с великим праздником — с 9 мая, с Днем Победы, победы Советского Союза над нацистской коалицией, возглавляемой гитлеровской Германией. Все мы понимаем, что это именно такой праздник. Все мы знаем о том, что победил Гитлера именно Советский Союз, и что Советский Союз — это коммунистическая страна, и что, по существу, всемирно-историческое значение этой Победы и состоит в том, что коммунизм, верящий в человека, в гуманизм, в восхождение человека, в возможности свободы, равенства и братства, победил нацизм, который верил в диаметрально противоположное, был основан на темном оккультном господстве и на том, что человек — это то, что надо преодолеть, как говорил Ницше. И что «преодоление» — в том, что возникает «белокурая бестия», человек-зверь.

Еще и еще раз я поздравляю всех, кто смотрит эту передачу, с праздником, и хочу подчеркнуть, что в этом году мы празднуем 9 мая не так, как обычно. Не так, как праздновали в брежневские застойные времена, когда было ясно, что мир нам гарантирован. Не так, как было в предгрозовые времена, когда уже горел Донбасс, а кому-то еще казалось, что нас это не коснется. Мы празднуем его, когда порохом пахнет уже прямо на нашей территории, и это придает данному празднику особое, одновременно аскетическое и величественное звучание.

Потому что всё повторилось, и вновь Россия, находящаяся совсем не в том состоянии, в котором она находилась перед началом Великой Отечественной войны, всё-таки единственная в мире бросила вызов тому ужасу, что нам явлен в виде постмодернистского мутакапитализма, возглавляемого Соединенными Штатами и готовящегося скинуть мир в еще более мрачную бездну, нежели та, куда его хотел скинуть Гитлер. И это правда!

Мы видим, что авангардом этого черного проекта, воскресшего из нацистских глубин, является то, что происходит на Украине. Мы знаем, что это так. Мы видим знак Черного солнца, знак черного ордена СС, под которым воюет наш противник. Мы понимаем, что всё вернулось, и вернулось к нам в тот момент, когда мы находимся в совсем не в том состоянии, в каком находились.

Но, как бы то ни было, нет другой страны мира, которая так решительно сказала бы, находясь в очень неблагополучном состоянии, свое «Нет!» новому черному проекту, новому рейху XXI века. И это говорит о том, что у нас есть какое-то, правда, достаточно условное, право считать себя наследниками той Великой Победы, наследниками того народа, который спас мир от нацизма, и что мы снова заняты именно этим, — повторяю еще и еще раз, и буду повторять, — находясь совсем не в том состоянии.

Вначале я вспомню несколько семейных историй.

Мой отец, приехавший из очень глухой армянской деревни в Москву, окончивший институт, потом защитивший кандидатскую и докторскую и очень долгие годы работавший заведующим кафедры новой и новейшей истории Московского областного пединститута, в 1939 году, окончив вуз, из тех же соображений, из каких это делали миллионы молодых парней той эпохи, решил, что он должен служить в армии. И начал служить в конных частях.

Первая кампания, в которой он участвовал, был заход в Польшу. Этот исторический эпизод не носил совсем трагического характера, — хотя называть что-то легким не хочется… ну, конечно, по отношению ко всему остальному, он был легким.

А потом случилась Финляндия. Конные части двинулись брать линию Маннергейма. Лошади проваливались в глубокий снег по самое брюхо. Всем пришлось спешиться.

Очень скоро все поняли, что дело-то серьезное и быстро на ходу переучивались под то, что нужно было для того, чтобы решить задачи, поставленные партией и правительством в Финляндии. И, в общем-то, их решили. С гораздо большими издержками, чем думали. И это большой урок.

А потом началась Великая Отечественная, и отец мне не раз говорил: «Если бы не Финляндия и если бы не привычка воевать, которая уже была, то мое военное бытие закончилось бы в первый же месяц наступления немцев, потому что ребята, которые пошли прямо сразу по мобилизации 1941 года, были гораздо хуже подготовлены, чем мы».

И тем не менее готовиться приходилось заново и заново. Отец вспоминал, как на Соловьёвской переправе он увидел одного из наших военачальников, который славился своей вполне обоснованной, как я считаю, жестокостью… Отец подробно описывал, я не буду сейчас повторять, как именно тот избивал какого-то генерала, по вине которого возник затор на этой Соловьёвской переправе. Отец, посмотрев на это, всё понял… В армянском горном селе, где он вырос, не было рек, по которым можно было плавать, потому и плавать он не умел, но он прыгнул в Днепр и переплыл его. Потом говорил: «Вот там я и научился плавать».

У отца было много друзей, в том числе и тех, которые встречались с немецкими офицерами, в том числе и с достаточно убежденными сторонниками рейха, которые потом попали в плен в 1945 году. И эти офицеры и генералы, вполне себе сохранявшие прежние ценности и убежденные в величии немецкой армии, в глубоком изумлении говорили, что когда русские где-нибудь в 1944–1945 годах атаковали одним взводом на столько-то километров, мы точно знали, что отразим их атаку, — но… ничего не могли сделать. И мы до сих пор не понимаем, что творили русские, как могли они это сделать. Обращаю внимание, что все эти офицеры, генералы говорили «русские», а не иначе. Это, говорили они, было что-то абсолютно неслыханное.

Имеем ли мы отношение к тому, что происходило тогда? Имеем ли мы отношение к этому в ситуации, когда тогдашние Украина, Белоруссия и другие территории были залиты кровью наших солдат, а теперь мы, героически, не спорю, берем отдельные дома и отдельные километры фронта на небольшой полоске земли, которая является частью той Украины, которую мы в ту войну отвоевали у немцев и которую теперь приходится отвоевывать заново в гораздо худших, неизмеримо худших условиях? Имеем ли мы к этому отношение и должны ли мы вглядеться в ту колоссальную дистанцию, которая существует между тем, что было тогда, и тем, что существует сейчас?

Я считаю, что в праздничный день надо заниматься именно этим осмыслением. И буду сейчас заниматься этим.

В 1941 году, говорил мне отец, если летят самолеты — это значило, что немецкие, надо сразу прятаться, а если случайно ошибся, то это случайная ошибка.

В 1944–1945 годах мы добились абсолютного превосходства в воздухе над всем промышленным комплексом Ев-ро-пы!

Чехословакия, между прочим, индустриально была очень мощной военной страной. Она воевать не могла, но производить-то оружие она могла в огромных количествах. И Франция производила для Гитлера оружие — прекрасно производила, без всяких помех. И сама Германия была в абсолютно мобилизационном состоянии. Это была великая промышленность передовой Европы.

Так вот, мы переиграли эту промышленность в воздухе. Мы переиграли ее на земле — в танках и так далее. Мы дали своим солдатам современное оружие. Возможно, несколько менее сложное и по каким-то характеристикам менее эффективное, чем лучшее вооружение Германии — все эти «Тигры» и так далее, — но не настолько уж худшее, чем эти «Тигры» и прочие чудеса немецкой техники, и достаточно хорошее для того, чтобы победить в сочетании с нашим солдатом, соединившим в себе все традиционные ценности.

Посмотрите фотографии, и вы увидите, что в основном в бой идет крестьянская армия: она волочет на себе орудия по болотам, по бездорожью, по размытым дождями глиняным почвам, она волочет на себе это всё. Никто не приуменьшает подвига тех наших интеллигентов, которые пришли из вузов и в каком-то смысле образовали молодой офицерский костяк армии, младших офицеров — их роль в победе очевидна, — но ясно же видно по любым фотографиям, какая это армия в целом.

И было ясно, что это за люди! Мой отец привык работать с детства. И он прекрасно знал, что если он не отработает в поле, или точнее, на тех специальных горных террасах, на которых на Кавказе выращивают продукты питания, то он от голода может умереть. И многие дети в крестьянских семьях умирали, шел естественный отбор. Не хочу его восхвалять, но он же шел, и это были соответствующие люди. А потом этих людей готовили и к тому, чтобы они могли управлять техникой, и к тому, чтобы они что-то могли делать сверх того, что требовала мирная жизнь, потому что знали, что мирной жизни не будет.

И вся страна фактически готовилась к войне с 1930 года, когда Сталин сказал, что у нас есть десять лет, за это время мы должны решить то, что другие страны мира решали столетиями, нужно перепрыгнуть эту пропасть между крестьянской страной и индустриальной, и мы должны это сделать — или нас сомнут.

Так вот, строились не только заводы, готовились люди. И о том, как они готовились, я хочу прочесть стихотворение Самуила Яковлевича Маршака. Это «Рассказ о неизвестном герое». Чуть позже я расскажу о том, что это действительно достоверные события. А сейчас стихотворение.

Ищут пожарные,
Ищет милиция,
Ищут фотографы
В нашей столице,

Ищут давно,
Но не могут найти
Парня какого-то
Лет двадцати.

Среднего роста,
Плечистый и крепкий,
Ходит он в белой
Футболке и кепке.
Знак «ГТО»
На груди у него.
Больше не знают
О нем ничего.

От себя как представителя того поколения, которое еще знало, что такое ГТО, хочу сказать, что этот знак «Готов к труду и обороне» даже в брежневские годы значил очень много: он значил достаточно высокую подготовленность, которой сейчас, как мы понимаем, нет и в помине. Ибо готовились-то не к войне, а к мирному сосуществованию, вхождению в западную цивилизацию…

Но я продолжу чтение стихотворения.

Многие парни
Плечисты и крепки.
Многие носят
Футболки и кепки.
Много в столице
Таких же значков.
Каждый
К труду-обороне
Готов.

Кто же,
Откуда
И что он за птица
Парень,
Которого
Ищет столица?
Что натворил он
И в чем виноват?
Вот что в народе
О нем говорят.

Ехал
Один
Гражданин
По Москве —
Белая кепка
На голове, —
Ехал весной
На площадке трамвая,
Что-то под грохот колес
Напевая…

Вдруг он увидел —
Напротив
В окне
Мечется кто-то
В дыму и огне.

Много столпилось
Людей на панели.
Люди в тревоге
Под крышу смотрели:
Там из окошка
Сквозь огненный дым
Руки
Ребенок
Протягивал к ним.

Даром минуты одной
Не теряя,
Бросился парень
С площадки трамвая
Автомобилю
Наперерез
И по трубе
Водосточной
Полез.

Третий этаж,
И четвертый,
И пятый…
Вот и последний,
Пожаром объятый.
Черного дыма
Висит пелена.
Рвется наружу
Огонь из окна.

Надо еще
Подтянуться немножко.
Парень,
Слабея,
Дополз до окошка,
Встал,
Задыхаясь в дыму,
На карниз,
Девочку взял
И спускается вниз.

Вот ухватился
Рукой
За колонну.
Вот по карнизу
Шагнул он к балкону…
Еле стоит,
На карнизе нога,
А до балкона —
Четыре шага.

Видели люди,
Смотревшие снизу,
Как осторожно
Он шел по карнизу.
Вот он прошел
Половину
Пути.
Надо еще половину
Пройти.

Шаг. Остановка.
Другой. Остановка.
Вот до балкона
Добрался он ловко.
Через железный
Барьер перелез,
Двери открыл —
И в квартире исчез…

С дымом мешается
Облако пыли,
Мчатся пожарные
Автомобили,
Щелкают звонко,
Тревожно свистят.
Медные каски
Рядами блестят.

Миг — и рассыпались
Медные каски.
Лестницы выросли
Быстро, как в сказке.

Люди в брезенте —
Один за другим —
Лезут
По лестницам
В пламя и дым…

Пламя
Сменяется
Чадом угарным.
Гонит насос
Водяную струю.
Женщина,
Плача,
Подходит
К пожарным:
— Девочку,
Дочку
Спасите
Мою!

— Нет, —
Отвечают
Пожарные
Дружно, —
Девочка в здании
Не обнаружена.
Все этажи
Мы сейчас обошли,
Но никого
До сих пор
Не нашли.

Вдруг из ворот
Обгоревшего дома
Вышел
Один
Гражданин
Незнакомый.
Рыжий от ржавчины,
Весь в синяках,
Девочку
Крепко
Держал он в руках.

Дочка заплакала,
Мать обнимая.
Парень вскочил
На подножку трамвая,
Тенью мелькнул
За вагонным стеклом,
Кепкой махнул
И пропал за углом.

Ищут пожарные,
Ищет милиция,
Ищут фотографы
В нашей столице,
Ищут давно,
Но не могут найти
Парня какого-то
Лет двадцати.

Среднего роста,
Плечистый и крепкий,
Ходит он в белой
Футболке и кепке,
Знак «ГТО»
На груди у него.
Больше не знают
О нем ничего.

Многие парни
Плечисты и крепки,
Многие носят
Футболки и кепки.
Много в столице
Таких же
Значков.
К славному подвигу
Каждый
Готов!

Эта готовность была потом показана в ходе страшных боев, когда с невероятным трудом мы победили врага, который тоже готовился к войне дай боже как, в том числе отчасти и наблюдая за тем, как мы это делали.

Я что хочу сказать дополнительно? Что это стихотворение Маршака было опубликовано в газете «Правда» в октябре 1937 года. Его первоначальное название — «Двадцатилетние», а подзаголовок очень интересный — «Современная баллада». Поводом к написанию этого стихотворения стала публикация в газете «Правда» о происшествии, действительно имевшем место в Москве в 1936 году. Происходило не буквально то же, что описано Маршаком, но близкое. В московском доме взорвалась керосинка, пламя быстро охватило квартиру, в квартире находилась молодая женщина, она попросила помощи, и действительно, молодой человек залез вот тем способом, каким написано у Маршака, в квартиру, схватил женщину и спас ее. Потом этого молодого человека нашли. Это был 27-летний студент рабфака Василий Михайлович Бурацкий, кандидат в члены ВКП (б), бывший красноармеец.

Я почему привожу эти данные? Чтобы у молодого человека, который в 2023 году смотрит эту передачу, случайно не сложилось впечатления (а этому способствовала многолетняя антисоветская пропаганда), что всё, что писал Маршак, — это высосано из пальца, некая патетика. Нет! Как мы убедились, это буквально то, что происходило в действительности с допустимым для поэзии изменением деталей сюжета.

И если бы массовый героизм миллионов таких Бурацких не смёл нацистскую нечисть так, как он ее смёл, а произошло бы то, что произошло в Чехословакии, которая на раз легла под нацистов, а теперь производит оружие для нацистской Украины, или в Польше, которая тоже легла на раз, или во Франции, которая опозорилась потрясающим образом и очень легко, по-видимому, не без удовольствия (не приуменьшаю подвиги и тех, кто был в движении Сопротивления, и тех, кто всё-таки воевал с нацизмом), но все равно опозорилась страшно — Франция это знает — в войне 1940 года, которая была названа «странной войной». Если бы также повел себя советский человек, подготовленный по этим, прямо скажем, буржуазно-мещанским стандартам, то мир был бы под Гитлером, а России бы не было, и не только России.

Я уже сказал о том, что у моего отца было очень много знакомых в числе тех, кто, в частности, строил отношения с ГДР, и не только с ГДР… Кстати, отец не хотел строить эти отношения, и когда такие товарищи предлагали ему пойти в Сокольники попить немецкое пиво (была какая-то выставка ГДР), отец отвечал неполиткорректно, он говорил: «К фрицам — только с автоматом!»

Но оставим в стороне эти детали, я хочу в подтверждение того, что рассказывал отец и его друзья, которые подробно интервьюировали бывших гитлеровских, а потом гэдээровских военных — притом, что в ГДР не была проведена такая денацификация, как в ФРГ, там иначе разбирались с нацистским злом, гораздо более эффективно и не задевая так национальное достоинство немцев.

Так вот, чтобы подтвердить эти рассказы друзей отца — и самого отца — я прочту два стихотворения поэта Слуцкого. Первое — о последней военной весне.

Последняя военная весна.
Близ пункта «Эн»
при штабе партизанском
Полсотни наших: четверо в гражданском,
Разведчики, саперы, мичмана.
С утра мы смотрим, как берут село,
Как батальоны бьются в стенку лбами,
Сперва их пулеметами секло,
Потом бомбардировщики долбали.
Желанье есть. Воюют, да не так!
Умения, искусства не хватает.
И вымирает серия атак,
Шинелями все поле устилает.
Полковник, старший в группе,
словно ротный.
Построил нас: здесь, на краю земли.
Обучим их освобожденью Родины!
Кто, как не мы! Пойдем!
И мы пошли.
Нас было пятьдесят. Полста. Враги
Могли б не принимать нас во вниманье,
Мы шли и думали «Интернационал».
В атаке лучше сберегать дыханье.
Я обернулся на ходу: взглянуть,
Как мы идем,
какой пример показываем.
Шли — правильно.
Шли — не в чем упрекнуть,
Шли — непреложною волною газовою.
Державным шагом шел на бой народ,
Свою судьбу избравший — не влачивший,
Свои пути на тыщу лет вперед
Измеривший, исчисливший, решивший.
И сразу,
оторвавшись от земли,
Подняв над головами автоматы,
Пошли вперед, вперед, вперед солдаты,
За нами, как за знаменем, пошли.

И здесь я хочу в этот великий день обратить внимание на главное: на то, что судьбу народ не «влачил», он ее «избрал», «измерил», и считалось, что на тысячу лет вперед, а потом произошло то, что сегодня приходится искупать на залитых кровью наших героев полях Украины. И это все имеет очень глубокие корни, о чем очень ёмко сказано в еще одном стихотворении Слуцкого.

Когда мы пришли в Европу,
Нам были чудны и странны
Короткие расстоянья,
Уютные малые страны.
Державу проедешь за день!
Пешком пройдешь за неделю!
А мы привыкли к другому
И все глядели, глядели…
Не полки, а кресла в вагонах.
Не спали здесь, а сидели.
А мы привыкли к другому
И все глядели, глядели…
И вспомнить нам было странно
Таежные гулкие реки,
Похожие на океаны,
И путь из варягов в греки.
И, как далеко-далёко
От Львова до Владивостока,
И мы входили в Европу,
Как море
в каналы вступает.
И заливали окопы,
А враг — бежит,
отступает.
И негде ему укрыться
И некогда остановиться.

Победила инаковость России. Она смела нацистскую нечисть. Она и только она может нас и спасать, и содействовать нашему восхождению. Об этой инаковости было забыто. Хотели стать как все, хотели стать подобными всем этим маленьким странам, которые пали при первом же наступании на них нацистского сапога. И вдруг оказалось, что все равно другие. Очень многое испортили, очень многое сдали, очень горько за это, глядя на портреты предков 9 Мая.

И все равно эта горечь соединяется с какой-то верой в то, что инаковость уйти не может, что над ней можно очень долго измываться, но что она все равно воскреснет и победит.

С праздником! С этим великим, светлым и трагическим одновременно праздником — Днем нашей Победы над нацизмом. С верой в будущую нашу Победу, в восстановленную нашу инаковость.

До встречи в СССР!