В новом видео философ, политолог, лидер движения «Суть времени» Сергей Кургинян говорит о споре Блока с Пушкиным. Кургинян предполагает, что блоковское «Покой нам только снится» является ответом на пушкинское «Покоя сердце просит».

Что могла означать пушкинская фраза, оказавшаяся столь важной в 2021 году, когда у русских людей осталось, быть может, десятилетие на то, чтобы выбрать между покоем и боем?

Чего хочет русская душа в ее сокровенности?

Пушкин был воспитан на ценностях Просвещения. «Просветительский код» ему преподавали в лицее, и этот «код» стал одной из ключевых составляющих его творческой личности.

Наряду с другими, например, «романтическим кодом» Байрона и «народным кодом» няни Арины Родионовны.

Слова Пушкина о покое почему-то вызывают в памяти Петергоф и Павловск, где покой дарит и служит ему каждый куст, буквально каждый метр пространства.

Петергоф и Павловск — эти святилища классицизма и Просвещения.

Когда в университетах говорят о культе разума как главной черте Просвещения, то не так просто представить: а как практически живет человек, поклоняющийся этому культу? Как он живет, чувствует, оценивает реальность, какова внутренняя жизнь такого человека?

С одной стороны, Просвещение — это вдохновленность возможностями разума и энтузиазм от этого вдохновения. Определенно, например, всем этим была вдохновлена собеседница Вольтера, российская императрица Екатерина II.

С другой — Просвещение предполагает непременный скепсис к иррациональному и начало избавления от метафизики.

«Просветительское» отношение к жизни присутствует и в романе в стихах «Евгений Онегин» (а почему оно должно в нем отсутствовать?), хотя это произведение, конечно, очень метафизично.

Блажен, кто праздник жизни рано

Оставил, не допив до дна

Бокала полного вина,

Кто не дочел ее романа…

Эти строки из последней строфы пушкинского произведения вполне тянут на эквивалент «Покоя сердце просит…»

Лирический герой «Онегина», предлагаемая в поэме интонация задают некое мудрое, «просветительское» отношение к жизни.

Оно, естественно, лишено, условно, некой средневековой пылкости и, конечно, содержит в себе вполне культурно- и по-человечески обоснованный скепсис перед байронизмом и романтизмом.

Но Пушкин не состоял из одного этого.

Сильно разрушающая просветительскую рамку «народность», сокровенное, полученное от няни и развитое широким знакомством с живым народом, позволяют поэту населить свой Петергоф и Павловск совершенно неуместными для этих парков существами: обитателями сна Татьяны во главе с медведем и, конечно, самой героиней. И всей живой жизнью, представленной в произведении, по сравнению с которой творения Вольтера беспредельно скучны.

У Пушкина есть еще одно высказывание о покое: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Вряд ли это устроит Блока. Но звучит гораздо более по-русски.

В анкете Блок указывал, что его любимый поэт — учитель Пушкина Жуковский, то есть гораздо меньший апологет Просвещения, чем стихотворец номер один.

Каждый народ Земли, подобно бурлакам, тянет тяжелейший корабль истории с ее сменой эпох и поворотами. Эти эпохи и повороты: Средневековье, Возрождение, Просвещение — невозможно проигнорировать (кто их «придумывает» — отдельный вопрос). Они пронизывают воздух, в котором существуют все народы.

Зараженные этим воздухом, проживают свою жизнь поколения. И исключительным единицам удается высунуть голову куда-то в «открытый космос» и глотнуть «чистого трансцендентного», если все это, конечно, не выдумки.

Пушкин сделал это и там увидел свой и русский «покой» или отдал дань увлекшей Россию на несколько столетий павловско-петергофской «моде»? В этом, мне кажется, вопрос, поставленный Кургиняном.