1 августа 2021 года официальное донельзя ТАСС зачем-то (чуть позже станет понятно, зачем) знакомит граждан России с начиненным специальной информацией размышлением нашего отечественного врача-инфекциониста Екатерины Юрьевны Степановой, окончившей в 2004 году Казанский государственный медицинский институт по специальности «педиатрия».

Я вовсе не хочу сказать, что Екатерина Юрьевна совсем не в курсе того, что связано с антителозависимым усилением инфекции, которое она обсуждает в ТАСС. Но она этим предметом никогда не занималась. И никаких научных заслуг в этой сфере она не имеет. Опираться на ее мнение в вопросе о столь сложном явлении, как антителозависимое усиление инфекции, и выпускать ее по этому поводу на главную информационную площадку страны (многим памятен фильм «ТАСС уполномочен заявить») — это странноватая идея, не правда ли? Но ведь зачем-то понадобилось выпускать кого-то, кто бойко оттарабанит, что антителозависимое усиление инфекции никакого отношения к вакцинации не имеет.

Почему выпускают среднегабаритного специалиста, не имеющего прямого отношения к очень сложной научной теме антителозависимого усиления инфекции, — мне лично понятно. Потому что разболтано все. «Что значит: почему ее выпускаем? Кто есть под рукой, того и выпускаем».

Но зачем ее выпускают — вот главное.

Ответ на этот вопрос таков. 28 июля 2021 года, то есть за три дня до выпущенного ТАСС перла госпожи Степановой, вышло интервью одного из изобретателей технологии мРНК-вакцин Роберта Мэлоуна.

Оно было опубликовано на канале бывшего старшего советника президента Трампа Стивена Бэннона на видеохостинге Rumble (аналог YouTube, предпочитаемый правоконсервативным сообществом, поскольку не блокирует альтернативные точки зрения).

Значит, с одной стороны среднестатусная и среднепрофессиональная милая женщина по фамилии Степанова, а с другой — всемирно известный изобретатель тех самых вакцин, которые воспевает Степанова. Но мировая величина, создавшая эти вакцины, говорит одно, а Степанова — прямо противоположное.

Вы чувствуете пикантность ситуации? Наша прозападная власть (кто-то считает, что она не прозападная?) всегда говорила о том, что мнение какого-то здешнего кандидата медицинских наук ничего не значит по сравнению с мнением всемирно известного западного медицинского светила, и что в этом аксиома нашей постсоветской прозападности. Что, согласно этой аксиоме, мы должны прислушиваться к мнению великих западных авторитетов, а не черпать свои оценки из суждений какой-то отечественной мелкоты. Так ведь? Ну так!

И вот теперь очевидная мелкота не где-нибудь, а в ТАСС, говорит о том, что антителозависимое усиление никакой угрозы в себе не несет.

А что же говорит великий западный авторитет по фамилии Мэлоун? Он выражает свое отношение к заявлению компании Pfizer о необходимости ревакцинации пожилых людей и людей с ослабленным иммунитетом. Отношение это настолько смачное, что я позволю себе длинное цитирование интервью Мэлоуна:

«Мы услышали от Фаучи, что титры (концентрации вирусных частиц) на слизистой носа одинаковы у привитых и непривитых».

Далее Мэлоун произносит фразу: That’s selective disclosure. То есть Фаучи делится информацией выборочно, он знает больше, чем рассказывает. That’s selective disclosure означает — это селективные дела. Это уже серьезно. Что он говорит дальше?

«Назальные титры — это очень плохой индикатор, по сравнению с титрами вируса в забранной крови.

А вчера новости NBC выдали сообщение со ссылкой на неназванного правительственного чиновника, что титры у вакцинированных на самом деле выше, чем у невакцинированных. Что это значит, и почему мы теперь наблюдаем за истерической беготней? Происходит ровно то, что было бы ожидаемо увидеть при антителозависимом усилении инфекции.

Что такое антителозависимое усиление? Если коротко, это значит, что вакцинация привела к тому, что вирус стал более заразным, чем можно было бы ожидать в отсутствие вакцины. Она приводит к тому, что вирус размножается быстрее, чем он это делал бы без вакцины.

Это худший кошмар вакцинолога. Так случилось с респираторно-синцитиальным вирусом в 1960-е годы, что привело к бóльшему числу смертей среди привитых детей, чем среди непривитых. Так случилось с Dengvaxia — вакциной от лихорадки Денге. И это случалось практически с каждой в истории программой по разработке вакцин от коронавирусов, с людьми уж точно так (как мы видим, и не с людьми тоже. — Прим. С. К.). Вакцинологи, один из которых я, предупреждали с самого начала о риске антителозависимого усиления.

Почему это впервые появилось именно у Pfizer? Мы точно не знаем, но, если руководствоваться базовыми принципами, доза Pfizer составляет примерно одну треть дозы Moderna, и, будучи мРНК-вакциной, она, вероятно, приводит к экспрессии меньшего количества белка-шипа в течение меньшего промежутка времени, чем это происходит с такими рекомбинантными аденовирусными векторами, как Johnson & Johnson [а также «Спутник V». — Прим. C. К.].

Мы теперь знаем, что защита у Pfizer начинает падать через 6 месяцев.

Из данных, видимо, следует, что те, кто получил вакцину Pfizer (которая, вероятно, наименее иммуногенная из этих трех, с точки зрения надежности и длительности защиты), находясь на ниспадающей фазе иммунного ответа, начинают заражаться. <…>

Я думаю, доктор Фаучи ведет себя очень неискренне. Я даже не знаю, что дальше сказать. Ну, мы можем сказать, что он врет… или что угодно…

Знаете, меня сейчас самого обвиняют в том, что я — я! — антивакцинатор, и в распространении ложной информации. А мне кажется, что правительство замутняет картину происходящего. Я не хочу казаться алармистом, но похоже, что сейчас реализуется наихудший сценарий. Что вакцина на нисходящей фазе приводит к тому, что вирус размножается более эффективно, чем было бы возможно иначе. Это называется антителозависимым усилением. Таков термин. И люди об этом предупреждали с самого начала этой поспешной кампании по вакцинации».

Вот что сказал 28 июля такой выдающийся специалист, как Мэлоун.

А через несколько дней госпожа Степанова учит нас жить и говорит, что антителозависимое усиление не имеет никакого значения. Она создатель какой-нибудь вакцины? Она к этому имела какое-нибудь отношение как педиатр?

А 10 августа в The Independent вышло шокирующее заявление аж самого директора Оксфордской группы вакцин сэра Эндрю Полларда. Это очень крупная величина. И это опять Оксфордская группа, та самая, которая стояла у истоков данного трансформационного безумия.

Согласно The Independent, Поллард, выступая перед британской межпартийной парламентской группой по коронавирусу, признал, что с увеличением свидетельств того, что вакцинированные люди также могут быть инфицированы штаммом «дельта», становится все менее вероятным достижение коллективного иммунитета к коронавирусу. А значит, вирус будет продолжать циркулировать среди людей.

Приводятся такие слова Полларда: «В отношении коронавируса мы четко понимаем, что этот штамм, штамм „дельта“, по-прежнему будет заражать людей. И это означает, что любой, кто еще не вакцинирован, в какой-то момент повстречается с вирусом».

Поллард отметил, что в этой ситуации коллективный иммунитет невозможен. И что это (цитирую Полларда) «даже более серьезная причина не создавать вокруг него программу вакцинации». Руководитель Оксфордской группы говорит о том, что не надо создавать программу вакцинации. Дальше куда? Куда идем? Камо грядеши?

8 августа 2021 года в издании Times of Israel приводится информация 12-го канала новостей. 12-й канал ссылается на данные министерства здравоохранения Израиля. Нам сообщают следующее: эти данные (данные министерства здравоохранения, а не ковид-диссидентов, слышите, вы!) показывают, что 14 израильтян были заражены COVID-19 через неделю после ревакцинации. То есть после широко разрекламированной третьей прививки.

Какую госпожу Степанову нам отрекомендуют для того, чтобы и эту информацию мы оставили без внимания? Официальную информацию, государственную, идущую из стран, которые находятся в авангарде этого, как мы теперь понимаем, безумного, контрпродуктивного процесса. И с каждым днем эта контпродуктивность становится всё более ясной, это приходится признавать. Эта ясность еще не та, которая нужна, чтобы это всё переломить к чертям собачьим. Но от нас во многом зависит, какова будет эта ясность: сложим мы ручки, будем плакать — или будем разбирать подробно то, что есть? Поверьте мне, это далеко не бессмысленное занятие. А возможно, и единственно эффективное.

А информацию из Исландии мы тоже должны оставить без внимания? Притом что она носит совершенно официальный характер.

3 августа 2021 года главный санитарный врач Исландии Торолфур Гуднасон дает пресс-конференцию по эпидемиологической обстановке в Исландии. Казалось бы, куда официальнее?

Гуднасон сообщает о том, что в Исландии, где на эту дату доля вакцинированных среди взрослого населения составляла 71%, а среди лиц старше 40 лет превысила 85% (уж если кто-то реально близок к воплощению в жизнь мечты госпожи Поповой о 100 -процентном вакцинировании, так это Исландия), возможно, придется ввести новые противоэпидемические ограничения. Так как заболеваемость ковидом растет пугающими темпами, и возникает опасение, что сеть больниц будет перегружена.

При этом главный санитарный врач Исландии признает, что (внимание!) большинство заболевших и свыше 50% госпитализированных — это вакцинированные граждане.

Спрашивается, а зачем их вакцинировать? Если они не просто болеют после этого, но и нуждаются в госпитализации?

Далее Гуднасон начинает вертеться, говорить о том, что положение вакцинированных лучше, чем невакцинированных. В бредовом несоответствии со своими данными предлагает вакцинацию детей и так далее. Но это называется «ты сказал». Такие данные предъявлены, и они должны быть обсуждены. Всё зависит от силы вопросов. К чему вакцинация, если становится хуже? Говорили же: кольнешься — и никаких проблем. Получается, что больше 50% — это те, кто кольнулись?

Теперь Израиль. В тот же день, 3 августа 2021 года, премьер-министр Израиля Нафтали Беннет встретился с лидерами правящей коалиции. И заявил, что количество случаев заражения ковидом быстро растет, и надо снова завинчивать карантинные гайки. А как же победоносное вакцинирование в Израиле, которое всё время ставят в пример невежественным гражданам России?

1 августа 2021 года мы знакомимся с тем, что сказано в Twitter американской телепрограммы «Лицом к нации». Программу выпускает американский канал CBS. Так вот, в Twitter этой телепрограммы сообщается о том, что глава Службы общественного здравоохранения Израиля Шарон Эльрой-Прайс отметила проблемы, которые возникают в Израиле в связи с ковидом. Конкретно приводится такое высказывание госпожи Эльрой-Прайс (официальнее некуда): «Мы видим, что около 50% людей, которые сейчас заразились, это полностью вакцинированные люди. Раньше мы думали, что вакцинированные, полностью вакцинированные люди защищены».

Раньше вы это думали, а что вы думаете теперь?

В Израиле взрослое население привито в очень высокой степени.

По состоянию на 17 августа в группе от 20 до 29 лет вакцинировано свыше 72%. В группе от 70 до 79 лет — до 93%. Поскольку вакцинировались в первую очередь возрастные люди, которые считались наиболее уязвимыми, то, например, среди лиц в возрасте от 12 до 15 лет вакцинировано 28%. Детям младше 12 лет вакцины пока вообще не вводят.

Если взять среднюю величину (а она в данном случае достаточно специфична), то, согласно данным министерства здравоохранения Израиля, она составляет 58,3%.

Поскольку в разных возрастных группах разное число вакцинированных, то ситуацию надо обсуждать с оглядкой на это обстоятельство.

Начнем с возрастной группы 60–69 лет. Если в более молодых возрастных группах большинство тяжелобольных составляют невакцинированные, то в возрастной группе 60–69 лет большинство тяжелобольных — это вакцинированные.

Вот вы потом говорите сколько угодно о ковид-диссидентах, а это все данные высших должностных лиц Израиля. Идиоты! Причем тут диссиденты? Это математика. У вас скоро утверждающие, что «дважды два четыре» тоже будут диссиденты?

Всего в данной возрастной группе (я говорю о лицах с 60 до 69 лет) вакцинировано 87%. Ну, и как же чувствуют себя вакцинированные? Наверное, они чувствуют себя более комфортно, безопасно, чем невакцинированные? Ничуть не бывало, поскольку 58% тяжелых случаев в этой возрастной группе приходится именно на вакцинированных, и это официальная израильская информация.

В группе 70–79 лет вакцинированных уже 93%. Как в ней чувствуют себя вакцинированные? Мягко говоря, не ахти, поскольку доля вакцинированных среди тяжелозаболевших составляет, как вы думаете сколько? 77%! А ведь как верили в вакцинацию, как стремились вкусить от ее безопасности! Ну так вкусили? За что боролись, на то и напоролись?

В группе 80–89 лет вакцинированы 92%. И вот тут, наверное, всё, наконец-то, приобретает более благополучный характер? Вакцинированные могут чувствовать себя в безопасности? К сожалению, нет. Поскольку в этой группе 73% тяжело заболевших — это как раз вакцинированные граждане.

А как обстоят дела с молодежью? В более молодых возрастных группах доля вакцинированных меньше. Но число заразившихся после вакцинации не меньше, а больше, чем число тех, кто заболел, не пройдя прививку.

Так что же делать-то? Как говорил герой фильма «Берегись автомобиля»: «Сухари сушить». Так нет, ревакцинироваться! Об этом говорится официально. Но вот беда — мы уже знаем из официальной информации, идущей из того же Израиля, что ревакцинация не помогает. И что ревакцинированные с тремя прививками так же, как и обычные вакцинированные с двумя, болеют чаще невакцинированных. И никакого тебе послабления по части тяжести заболевания.

Такова, представьте себе, официальная информация.

Такова же информация, источником которой являются западные медики, не отказавшиеся от своего альтернативного понимания борьбы с ковидом-19, несмотря на беспрецедентное давление медицинского и прочего официоза.

Вот эту информацию нельзя утаить. Она объективна — это не болтовня о демонах, находящихся в вакцинах. Это не рекомендации пить раствор поваренной соли, а не вакцинироваться.

Информацию, которую нельзя утаивать и которая объективна, будут впитывать и осмысливать люди, сохранившие способность к осмыслению. А их еще немало.

И что собирается с этим делать наш отечественный официоз, а также официоз в западных странах, где этой информации еще больше, и она еще доступнее? Он будет выпускать для опровержения уже не госпожу Степанову, а условного академика, создателя той или иной вакцины? И что тот скажет? Он что-нибудь расскажет о титрах, генах и прочем? А ему покажут цифры заболевших среди вакцинированных и авторитетные свидетельства людей типа Мэлоуна, и скажут: «Вы либо хотите нас извести на корню, либо хотите любой ценой длить обогащение на вакцинах, пренебрегая „издержками“ такого обогащения. В любом случае понятно, кто вы такие. И кто вам покровительствует. И понятно, что это всё — преступление».

Неужели не ясно, чего я добиваюсь по минимуму? Я добиваюсь того, чтобы всё происходящее не обернулась новой редакцией «дела врачей». Я добиваюсь того, чтобы происходящее не обернулось этой редакцией, вы слышите? А чего добиваются господин Гинцбург и его покровители?

Мне бы не хотелось сформировать у зрителя представление о том, что в США и других западных странах есть немалое число смелых независимых медиков, а у нас таковых кот наплакал. И что среди наших медиков, занимающих официальное положение, их совсем нет. Это не так. Я бы сказал даже, что это совсем не так.

27 июля 2021 года Общественная служба новостей знакомит нас с высказыванием крупного медика, отнюдь не находящегося на пенсии. Этот медик — заместитель заведующего кафедрой военно-полевой хирургии в Государственном институте усовершенствования врачей Министерства обороны России, доктор медицинских наук Владислав Шафалинов — заявляет:

«Вы знаете, — говорит Шафалинов, — меня поразило заявление некоторых деятелей, в том числе, к сожалению, ученых, что мы прививаем детей для того, чтобы они не были переносчиками и не заразили нас, взрослых. Понимаете, это называется по-другому. По сути дела, это жертвоприношение детей в угоду нашему личному здоровью».

Далее Шафалинов заявляет о том, что «такого еще не было никогда в истории человечества. Во-первых, не было таких вакцин, которые на самом деле вакцинами можно назвать лишь условно, — это, безусловно, генно-инженерный продукт. Во-вторых, никогда не было такой ревакцинации — раз в полгода».

3 августа 2021 года председатель Московского городского научного общества терапевтов, доктор медицинских наук, профессор Московской академии Павел Воробьев в своем интервью информационному агентству «Красная Весна» говорит о том, что «модификация генов в вакцинах от коронавируса позволяет назвать их [эти вакцины] биологическим оружием».

Развивая эту мысль, Воробьев говорит следующее: «Эти вакцины в основном генно-модифицированные продукты, вирусы, которыми мы фактически заражаем людей для того, чтобы они продуцировали некие факторы, некие вещества, которые вызовут иммунную реакцию. Но вы меня извините, это, если хотите, биологическое оружие новое».

Так что смелых профессионалов, готовых с риском для своего статуса и карьеры отстаивать альтернативный взгляд на способы борьбы с ковидом, в России ничуть не меньше, чем на Западе. Другое дело, что, вопреки нашей коллективистской традиции, в постсоветской России у профессионалов нет готовности хотя бы к той степени коллективных действий, которую демонстрируют, например, «Американские врачи с передовой». В чем тут дело? И в какой степени мое заявление справедливо?

Я знаю, что у нас есть организации, которые уже занимаются коллективной деятельностью по противостоянию вот этому официозу. Я знаю, что они есть, я знаю, что в них входят очень авторитетные, серьезные, благородные люди. Я знаю также, что в числе этих организаций есть и медицинские сообщества. Меня здесь беспокоит другое. То, что я знаю на практике.

Понимаете, это вот разница между соборностью и разборностью. Вот я знаю, что если в опасности окажется какой-нибудь представитель либерального сообщества, и эта опасность будет исходить, предположим, даже от власти, то в определенных условиях это сообщество, которое тоже умеет грызться внутри себя, соберется и как единое целое будет отстаивать то, что им нужно, — защиту того, кто оказался в опасности. Такой социальный инстинкт в патриотической традиционалистской среде почему-то меньше. А разборок больше. Ну, я это знаю, и с горечью об этом говорю. Я знаю это на протяжении последних тридцати лет. Касается ли это политики или чего-нибудь еще, гораздо хуже преодолевается расхождение во мнениях. Гораздо в меньшей степени возникает готовность к самозащите. Гораздо ниже коммуникации этих групп с теми группами в элите, которые могли бы их поддержать. Всё это оказывается более аморфным, чем нужно. И даже когда люди сами по себе яркие и сильные, не возникает кумулятивного эффекта их взаимодействия. Возникает что-то другое.

Я говорю об этом с горечью и призываю это преодолеть. Я не констатирую это как фатум. Я считаю, что русские ученые — называю русскими всех наших соотечественников — гораздо более смелые на самом деле и внутренне независимые, чем те, которые существуют на Западе, там внутренняя зависимость гораздо выше. Они больше боятся за многое, цеха более всё регулируют и так далее. Здесь свободы больше, при всем при том. При огромном прессинге и очень больших неприятностях для таких людей, они свободнее.

Не в их повышенной тревожности дело, хотя эта тревожность, во-первых, понятна, а во-вторых, она варьируется от одного человека к другому.

А вот в этом кумулятивном эффекте и в этой системной выстроенности, способности вместе эффективно формулировать и доносить до общества свою коллективную позицию. Самозащищаться, пробивать каналы для взаимодействия с элитой, делать всё то, что на Западе делают лучше. При всем их западном индивидуализме и так далее.

Ну вот так это на самом деле!

Так это сейчас, а должно быть по-другому. Но для того чтобы это было по-другому, нужно хотя бы понять вначале, что это так. И начать исправлять ситуацию.

Что очевидным образом парализует у нас готовность к коллективным действиям профессионалов? Притом что такая готовность есть, и кто-то действует. Это «что-то», которое я наблюдал много раз, — их недоверие друг к другу, то самое недоверие, которое направлено у нас отнюдь не только на институты власти и политические партии. Оно направлено на всё подряд: на коллег, на свой узкий круг, даже на самих себя.

Обсуждать, как именно связано это недоверие и коллективный посттравматический синдром, порожденный распадом СССР и всем, что воспоследовало за этим распадом, надо отдельно.

Здесь я только оговорю, что все восклицания по поводу того, что надо не погружаться в самодостаточную аналитику, позволяющую что-то понять в происходящем, а прямо говорить о действиях, способных переломить ситуацию, мне представляются крайне легкомысленными и основанными на непонимании существа ситуации, сложившейся в России.

Особенно трогательно, когда всё это осуществляется со ссылкой на Ленина.

У нас последнее время это стало модным. Мол, Ленин написал книгу «Что делать?». Он же сказал там, что надо делать! Раз, два, три, четыре! Да? Всем это понравилось. Все стали это делать, и в результате ситуация изменилась.

Так вот, Ленин в книге «Что делать?» о том, что надо делать, не говорит ничего. Ни одного слова. Он говорит только о том, кто это будет делать.

Ленин в этой книге не обсуждает программные приоритеты, конкретные технологии, ничего — он говорит, кто будет делать. Иначе говоря, он говорит о том, о чем у нас так говорить не любят — о субъекте действия.

У нас любят говорить о действии, почему-то полагая, что субъект рождается либо автоматически изначально, как говорил один лектор по истории КПСС, что «марксизм, товарищи, родился не сразу, как Гермафродита из пены морской, а в результате большой научной деятельности его предшественников». Так вот, у нас тоже считают, что это все само, субъект рождается «как Гермафродита из пены морской». Так не рождается!

Или же он рождается потому, что «ах!» — мы все увидели, что надо делать, и стали, стали, стали!..

Не так это происходит.

И пока будут считать, что это происходит так, мы будем, может быть, и мужественнее и свободнее других, и даже в части экспертного сообщества и профессионалов, а воз будет и ныне там, где он есть.

(Прошу не путать воз из соответствующей басни со Всемирной организацией здравоохранения, хотя я не отвергаю полностью возможные метафорические сопоставления.)

Предположим, что в России нынешние существующие относительно слабые формы взаимодействия людей по ответу на этот ковид, на трансформационный вызов, станут более коллективными, более профессиональными и так далее. Что станет главным препятствием на пути успеха этих попыток?

Ну, прежде всего, расхождения по вопросу об альтернативной стратегии, а также по вопросу об оценке ситуации. Потом важное значение будут иметь недоверие, психологические трудности, порождаемые необходимостью какой-то организационной дисциплины, и многое другое.

Ну что я, первый год всем этим занимаюсь?! Я это всё не наблюдал на всех этих объединительных инициативах, создававшихся иногда очень талантливыми и достойными людьми, которые клали на это жизнь и получали весьма проблематичные результаты.

Так, может быть, не надо уподобляться дистрофикам, которые хотят сходить в увеселительное заведение, но вдруг подул ветер, и дистрофики говорят, что они сходят в это заведение потом, когда ветра не будет, потому что их сносит ветер.

Может быть, надо обзаводиться энергией действия и дальше [действовать] этой коллективной энергетикой?! Но как это делать?

Во-первых, надо научиться договариваться и хотя бы минимальным образом усмирить конвульсивную самодостаточность. Бросить-то вызов власти некоторые готовы, но усмирить при этом свое эго, когда рядом кто-то тоже бросает вызов, и надо разобраться, в чем разница между тобой и этим другим, — с этим трудно.

Во-вторых, надо довести дело до формирования собственной высокопрофессиональной конструктивной позиции. Нужно провести большую серию серьезных медицинских обсуждений не только самого ковида, но и всей системы будущих приоритетов, постковидных, всей альтернативной возможной системы современных медицинских действий и нужно не разругаться при обсуждении этой системы, а договориться.

В-третьих, надо информационно защитить эту позицию. Если не хватит мощности сетевых СМИ, которые, в ответ на облаивание этой позиции и ее замарывание, сумеют эту позицию отмыть, очистить и приподнять, — то лучше не затеваться.

В-четвертых, всё это надо довести до общества, а значит, все эти сетевые СМИ должны быть мощными.

В-пятых, надо организовать систему защиты своего сообщества от всего того, что его может скомпрометировать.

И, в конце концов, люди же всё-таки не воздухом питаются, да? Значит, их начнут выгонять с работы, их как-то надо защищать. Это будет делать не профсоюз, но кто-то это должен делать!

Всё это очень непросто. И пока что налицо отсутствие настоящей деловой коллективной воли к тому, чтобы реализовать такую затею.

Благородства, ума, независимости и смелости больше, чем у конкурента, а цепкости, стайности и живучести — меньше.

Почему всё это так? Это же нужно понять еще, почему.

Может, не дергаться надо, а разобраться? Причем всерьез.

Необходимый теоретический ответ на этот вопрос могло бы дать исследование под условным названием «Депрессия и атомизация в условиях постсоветского регресса». А с практической точки зрения старт формированию чего-нибудь подобного могла бы обеспечить плотная инициативная группа, но и она должна откуда-то взяться. Она должна наработать необходимые качества и правильным образом предъявить себя обществу. Причем это надо сделать в определенный момент.

И тут я возвращаюсь к проблеме бифуркации и всего прочего, связанного с характером протекающих общественных процессов. Пока эти процессы идут в определенном направлении по тяжелым историческим рельсам, никакие микровоздействия на процессы невозможны. Всё радикально меняется в момент турбулентности и порожденной ею бифуркации. Если сейчас не вкладывать непомерных усилий в формирование того, что имеет малые шансы на возникновение в условиях бифуркации, то в момент бифуркации воздействовать на происходящее будут только очень темные и очень деструктивные силы. Причем в этот момент некоторые завесы откроются, эти силы явят себя, и у меня нет гарантии, что благородные борцы с напастью не упадут в обморок, когда они увидят то, что закрыто завесой.

Мне хочется верить, что не я один не только понимаю это, но и способен осуществлять какие-то настоящие и по отношению к имеющемся у тебя человеческим силам почти что непомерные вложения, осознавая, насколько малы шансы на успех.

Я всю жизнь занимался и занимаюсь чем-то подобным. Каковы были мои шансы в 70-е годы XX века на успех, когда я начал говорить о профессиональном паратеатре? Но я же его сделал. Какой ценой — это другой вопрос. А каковы были шансы на противостояние Болотной или донецким деяниям Гиркина?

Так вот, я надеюсь на то, что нечто сходное и при этом совсем другое, более убедительное, чем сделанное мной, будет сделано другими, замечательными, яркими людьми, и что внутри всего этого общего действия я займу сколь угодно скромное место.

Есть несколько крупных исследовательских программ, которые мне хотелось бы осуществить. Есть еще несколько очень для меня важных задумок. Я ими полностью занят. И если бы в определенный момент по-настоящему мощное собрание людей, которые начали останавливать всё это ковидное безумие и всю эту трансформацию (а тут одно без другого останавливать нельзя), собралось бы почему-то, не знаю, в Кремлевском Дворце съездов (мечтать, так мечтать!) и приехали бы блестящие люди со всего мира — это приобрело бы роль настоящего конгресса, который бы мог свою позицию протранслировать глобально, и ей бы внимали, то я бы с удовольствием наблюдал это по телевизору из Александровского. Мне совершенно необязательно в этом участвовать.

Я просто мучительно переживаю то, что то ли это я не вижу таких по-настоящему ярких и конструктивных начинаний, в которых уж точно не должно быть ни крупицы безумия и всяческой иррациональной патологии, то ли этого нет.

Очень хочется верить, что людей, готовых к подобным непомерным вкладам в создание эффективных микрофакторов, много, и что они, в отличие от меня, профессионалы в области медицины. Но пока что мы имеем то, что имеем. Иначе говоря, мы не имеем даже того, что имеют американцы в виде профессионального сообщества под названием «Американские врачи с передовой». То есть мы имеем какие-то сообщества, но они не крупные и не связанные с политической — пусть консервативной, не важно какой, — элитой.

И могли бы ведь такие убедительные съезды медиков, выражающих альтернативную точку зрения на способы борьбы с ковидом, провести системные созданные партии, связывающие свое электоральное будущее в том числе и с альтернативным представлением обо всем, что сопряжено с преодолением ковидного тупика. Им-то, казалось бы, все карты в руки.

Где коммуны, созданные коммунистами, у которых возможностей это создавать гораздо больше, чем у разговаривающего с вами человека? Где они? Что происходит? И когда это перестанет происходить? Потому что это такое засыпание, от которого можно и не проснуться. Понятно ведь, кто является политической силой, подставляющей в США свое плечо альтернативным медикам. Это делают определенные республиканцы, такие как конгрессмен из Южной Каролины Ральф Норман.

Это делает если не вся американская консервативная политическая общественность, то хотя бы какие-то сегменты, например патриоты Чайной партии. Сходное происходит в Европе. А в России по факту ничего подобного (я имею в виду подобного по достаточной резонансности) системные оппозиционеры не делают.

Но надеюсь, что они когда-нибудь сделают. Еще раз повторяю, что я надеюсь, что системные коммунистические оппозиционеры когда-нибудь создадут дееспособную коммуну. Почему бы им не создать ее и многое другое? Ну так я надеюсь, что в будущем это почему-то будет сделано и почему-то окажется убедительным. Что, как поется в известной песне, у тех, кто это будет делать: «Всё еще впереди, всё еще впереди».

Ну, а пока я, вдохновляясь этими надеждами, работаю в Александровском, знакомлюсь, в частности, с тем, на какие политические и информационно-психологические рифы наталкиваются эти самые «Американские врачи с передовой», конференция которых в Сан-Антонио проходила в конце июля 2021 года.

(Продолжение следует.)