Сергей Кургинян в передаче «Разговор с мудрецом» на радио «Звезда» от 14 июля 2023 года

Анна Шафран: Сергей Ервандович, сейчас с Запада заходит очень активно нарратив о том, что мятеж, случившийся накануне, ослабил государство и власть в России. Это общее, так сказать, положение, хотя существуют, конечно же, исключения. Например, американский ветеран и писатель Ноктис Дрейвен. Я процитирую то, что он пишет. «Я всего лишь скажу то, что мы и так знаем. Украина и ее народ были бы значительно в большей безопасности под российским флагом. Я знаю, что Путин и русские никогда не планировали взять под контроль всю Украину, только горстку районов, которые традиционно являются российскими. Но, похоже, Украине нужно спасение не только от Запада, но и от самой себя».

Существуют такие мнения там, за океаном, и в целом, на коллективном Западе, однако еще раз сделаем акцент на том, что это, скорее, исключение из правил. А в целом тенденция именно такая, которую я выше обозначила: «Это ослабило Россию». Всё то, что мы наблюдали накануне в виде попытки военного мятежа.

В связи с этим можно предположить, что этот тезис, который так активно продвигают наши оппоненты, направлен на продолжение давления на Россию извне, с одной стороны, а с другой стороны — на сохранение и поддержку сложившейся оппозиции внутри России.

И в этом смысле, хотелось бы, конечно же, с Вами, Сергей Ервандович, обсудить вопрос, так что же в итоге мы имеем? Этот мятеж ослабил или усилил Россию? Опять-таки вопрос, который хотелось бы философски с Вами осмыслить в программе «Разговор с мудрецом». Что мы переживаем? Это момент «обжига» элит? Страны в целом? Как следует осмысливать происходящее?

Сергей Кургинян: Начнем с Запада. Он меня всё больше разочаровывает, потому что там очевидным образом имеет место некое всегда огорчавшее меня тут, в России, явление. Поскольку в силу скорости построения капитализма в постсоветской России криминальная элита имела большое значение, то важно, как криминал тебя слушает: он фильтрует базар, как говорится. То есть он слушает поток текста и выхватывает из него отдельные имена или отдельное что-нибудь, для него понятное. Всё остальное для него покрыто мраком. Запад сейчас осуществляет именно этот метод наблюдения за процессами в России: он фильтрует базар под свою идею.

Идея его была в том, что если затащить Россию в этот конфликт, то она рухнет и он решит все свои задачи. Причем рухнет быстро. Теперь Россия не рушится, а он должен увидеть что-нибудь, с его точки зрения свидетельствующее о том, что Россия рушится.

Я вспоминаю старый советский анекдот, как приходит антисемит в антикварный магазин и говорит: «Вот эти вот (показывая на рояли), черные, это кто? Это евреи?» Ему говорят: «Да нет, гражданин, это полированная крышка». — Он говорит: «Тогда откройте». — Открыли. — «А вот эти черные такие клавиши, что это? Это евреи?» — «Да нет, гражданин, это клавиши». — «А белые? Тоже клавиши? А из чего они сделаны?» — «Из слоновой кости». — «Вот, — говорит, — евреи проклятые что со слонами сделали!»

Так вот, смысл здесь заключается в том, что они все думают, когда же Россия рухнет.

Мозг зациклен на определенную вещь, и он что-то из происходящего выхватывает. Это первое. Второе. Полная потеря картины. И третье — полная потеря, собственно, компетенции в этом вопросе. Они Россию не знают, они ничего в ней не понимают (те, кто говорит; возможно, другие понимают). Они хотят одного и работают под идею.

Их главная задача — увидеть где-нибудь это ослабление. Даже если его нет — написать о нем, потому что ждет душа только этого.

Естественно, явление-то с Пригожиным, оно же крупное. Они пытаются на это крупное явление смотреть с точки зрения того, ослабит оно или усилит? Они могли бы хотя бы задаться вопросом, что сие значит, что это такое, о чем, собственно говоря, идет речь, какие исторические прецеденты это напоминает.

У нас то же самое. Могут бесконечно обсуждаться какие-нибудь детали, называться имена, выдвигаться самые бредовые концепции — только бы не ответить себе на вопрос, «а это шо цэ такэ и с чем это исть», говоря по-украински. Я бы хотел обсудить именно это. Особенно потому, что в том формате, который Вы предлагаете, единственно это и можно обсуждать.

Итак, я отношусь ко всему, что происходило с «Вагнером», очень серьезно. Очень. Во-первых, это безумно крупное явление: президент России назвал некие впечатляющие цифры — миллиарды, — затраченные на «Вагнер». Но он же, как глава государства, естественно, называет только цифры, которые подтверждены бюджетом, а, как мы все знаем, подобного рода структуры (да и вообще структуры) существуют в большой степени в режиме так называемого нала. И даже какие-то обыски были, в ходе которых обнаружили крохотную толику этого аппетитного ресурса у господина Пригожина. Без этого невозможно, такого рода структура без нала, как без воды — и не туды, и не сюды.

Значит, это явление экономически еще более крупное. Были даны неограниченные полномочия, фактически сказано: «Вербуй в зонах, где хочешь, мы тебе разрешаем». Естественно, что зарплаты были резко выше, потому что вся философия наемничества держится на этом. Многие из ребят вели себя героически, но они даже бравировали тем, что они типа не России служат, а «баблу» и так далее. Это явление было раскручено, оно было, возможно, наиболее крупным, но надо же, в конце концов, назвать, что же это за явление. Как говорил Конфуций: «Давайте вещам правильные имена и говорите на всех базарах». Правильное имя можно этому дать?

Это сегмент параллельной системы. Это сегмент параллельной, в данном случае военной, системы. У нас существует система. Когда-то всякие чудаки говорили, что это командно-административная система, и она слишком много регулирует. Да, наверное, сейчас она не регулирует, не планирует деятельность шашлычных, но зато она их рэкетирует. То есть она всё равно огромна.

Она гигантская, она не бывает хорошая или плохая, она бывает пригодная для неких целей. Это система управления, в которую вместе с семьями входит явно больше 10 млн человек. Она невообразимо большая, страна большая, страна неухоженная. Всегда, всю жизнь это были большие системы, которые были сконструированы под некие цели, и у которых была своя логика, и свое отношение к лидеру всегда было. И лидер их побаивался и одновременно с ними заигрывал, и они лидера побаивались и с ним заигрывали.

Вот сейчас эта система тоже — политическая, информационная, образовательная, военная, спецслужбистская и так далее. Огромная.

Анна Шафран: Существовала параллельная система.

Сергей Кургинян: Ее попробовали построить.

Анна Шафран: Попробовали построить параллельную систему — со своими целями, со своей логикой, вообще со всем своим. В этом суть?

Сергей Кургинян: Когда так действует лидер? Когда он подозревает, что, во-первых, система к нему не до конца лояльна и, во-вторых, когда он подозревает, что она не работает, или ему не нравится, как она это делает.

Давайте приведем примеры: Иван Грозный — опричнина. Не очень удачный опыт, с Малютой Скуратовым. Меньшиков и Преображенский и Семеновский полки, так называемые потешные, — гораздо более удачный опыт, не безупречный, но удачный. Дальше. Ельцин пытался построить такую систему на основе коржаковской службы. Не очень удачный опыт, потому что посередине система очень обиделась на своего лидера. Вообще этих примеров много.

Путин несколько раз пытался встраивать маленькие или большие модули, параллельные существующей системе, ибо ему казалось, что система недостаточно мобильная. И каждый раз, когда он это пытался делать, он рано или поздно понимал, что, например, какая-нибудь партийная система — начальная, 2001 года, — которая противостоит бюрократической, в итоге проигрывает бюрократической системе, и он отказывался — мягко или как-нибудь — от этой партийной системы. Вот я помню начальный период «Единой России». Или какие-то конфликты, которые я описывал в книге «Качели»: а вот не создать ли на основе каких-то ведомств эту параллельную систему или надстроить ли над основной? Или какие-то информационные: он брал модули, а потом уставал от того, что они в сложных отношениях с основной информационной системой.

Самое крупное за 20 с лишним лет, что сделал президент с точки зрения строительства альтернативных систем, был «Вагнер». Это неслыханно крупный эксперимент. Смелый, безоглядный, эксцентричный, масштабный. И этот эксперимент проводил сам президент России. Он это делал, и все это понимали, и никто, кроме него, такие вещи делать и не мог. Но когда ты делаешь такие вещи, то надо признать, что с этим будут связаны огромные неприятности. Огромные. Это дело не безболезненное, система не любит параллельных систем. Знаю это по себе: я помню, как маялись в администрации после Поклонной горы: «Ну как бы его упихнуть в систему-то, куда-нибудь — в „Объединенный народный фронт“, например, или убедить избираться?» Что-нибудь такое сделать, чтобы задушить в объятиях и съесть.

Система не любит, и ее можно понять, она не любит параллельных систем. Она считает, во-первых, их скверными. Во-вторых, она подозревает в них конкурентов. В-третьих, это попросту принцип «господин назначил меня любимой женой», как в «Белом солнце пустыни». Как, не я любимая жена? И сразу ревность и всё остальное. Система всегда больше, чем любые параллельные системы.

Значит, если государь решил создавать параллельную систему, а обычно это делается в очень-очень непростых ситуациях, то он должен понять, что наестся всяких нехороших веществ от этого занятия, что он всё время будет ее блюсти, что он должен как-то и оберегать ее от основной, и следить за ее поведением.

Теперь, смотрите, как это происходит на «антропологическом уровне». Вот посмотрите на Пригожина. Он человек талантливый. Абсолютно ясно, что это такой… «шило в заднице», подвижный, всем недовольный, «базарный». Он классический несистемный человек, понимаете? У него это на лице написано. Утрируя, могу сказать, что системе нужны «мертвые», а он живой, он очень даже живчик. Как говорится в известном анекдоте: «Папа не затем повесился, чтобы вы на нем качались, а чтобы тихо было». Системе нужно, чтобы было тихо!

А он шумит! Он — возмутитель спокойствия! Он — эксцентрик. Состав, который он набирает, настолько же эксцентричен. Правда? «В прорыв идут штрафные батальоны» — так штрафные батальоны были дополнительным звеном к частям Жукова, Рокоссовского и другим. А здесь же они претендуют на роль авангарда. Криминальный авангард — прикольное дело!..

Посмотрите опять на него: он не Гегель, правильно, и она состоит не из Иммануилов Кантов, она простенькая и такая внутренне «базарная», эта параллельная система. Она всем недовольна, она тянет одеяло на себя. Человек он в высшей степени некрупный — он хитрый, хороший пиарщик, талантливый организатор, но он не крупная личность, понимаете, не крупная. Был бы крупная, он бы эту армию облизал просто до блеска, он бы ни с кем не ссорился.

Я был предельно изумлен, уже когда он начал ссориться с Бегловым. Думаю: «Что за кино, он же на военном направлении работает, ему только не хватало атаковать Беглова». А под конец уже напряглись отношения с лидерами чеченских подразделений, с Рамзаном Кадыровым, и Рамзан Кадыров ему сказал гениально емкую фразу. Он сказал: «Женя, ты что, уже блогер?..» Вот ничего более оскорбительного сказать было нельзя, он бережно, вежливо спросил: «Женя, ты теперь уже блогер?» То есть: «Мы зайдем на твое место, раз ты уходишь, раз ты теперь базарить будешь? Мы думали, ты серьезный, крупный человек, а ты блогер, да?»

Значит, тканевая несовместимость между параллельной системой и большой системой — это есть феномен, который постоянно преследует подобного рода начинания. Ничего более тканево несовместимого со всем, что связано с официальной военной системой, ничего более не совпадающего с нею, чем то, что знаменовал собой господин Пригожин, не может быть. Но мало того, что он по запаху, по типу телодвижений, по способам активности абсолютно с нею не совместим, он начинает еще выпендриваться, он ее шпыняет, задевает, что-то требует.

Тогда система говорит ему: «Слушай, раз ты как-то себя зарекомендовал, то входи в систему. Мы тебя в нее завлечем и там скушаем, нормально так, и тебе что-нибудь достанется, и в нашем желудке ты будешь хорошо переварен». Он что говорит? — «Нет!» А Вы хоть внимательно прочитали, что он вместо этого предложил? Он же что-то предложил. Он опричнину предложил! Он предложил стать личной гвардией «его императорского величества», «государя» Путина с финансированием через него, с подчинением ему. Всё — опричнина готова. Осталось только «съесть» Путина, и всё будет тип-топ. Правильно?

Он же этого требовал. Как должна была на это реагировать система? Прошу прощения, как на это должны реагировать все силовики, как на это должен реагировать Золотов с Росгвардией, как на это должна реагировать личная охрана президента и всё, что связано с Федеральной службой охраны? Ведь все уже его воспринимали как человека номер два. Теперь система смотрит: он становится этаким Меньшиковым, аппетит у него бесконечный, ума не палата, нервы взвинчены до предела, он что дальше будет делать? Мятеж состоялся бы, если бы удовлетворили его непомерно растущие безумные амбиции.

Дальше. Насколько он им соответствует? Не так давно с интересом смотрел на то, как презентуют Ленинградский центр «Вагнера», который должен заниматься производством интеллектуального продукта. Думаю: «Вот как интересно, товарищ-то двигается». Дальше смотрю: качаются какие-то огромные толпы внутри огромного зала и прямо написано (можете включить посмотреть), что это «Сима-ленд» презентует «Вагнер». Что за дела?! Ты можешь сам выступить, журналисты сбегутся и посмотрят на тебя, ты можешь посадить своих боссов или свою интеллектуальную группу, ты зачем набираешь «Массовку.ру» для того, чтобы себя презентовать?

Они качаются и поют, что «Люцифер управляет полетом валькирий», «но вообще-то мы православные». То есть он уже не справляется, он не может справиться с интеллектуальной составляющей, он не может справиться всерьез с презентационными вещами. Он сделал из параллельной своей системы неплохой корпус сухопутных войск с приданной артиллерией, как и подобает корпусу. Всё. Он ничего больше сделать не может, хотя он более динамичен. Знаете, микросистемы всегда управляются лучше. Он управляет «Вагнером» по понятиям, а, скажем, Рамзан Кадыров — сообразно представлениям Северного Кавказа. Там и там есть управляемость.

Естественно, что в больших системах, которые начинают воевать, с управляемостью хуже, и она, конечно, вялая, эта система. Пригожин оказывается в антагонизме, и, наконец, система начинает его съедать. Войти в нее он не может, ему кранты, он начинает базарить и требовать роль опричнины.

Теперь дальше. Он же создал очень рыхлую систему — это зеки, да? Ими управляют с помощью маляв и чего-нибудь еще из того же ряда. Кто сказал, что он единственный управляющий? И даже его отставные грушники, которые там существуют. Система управляется многими, а сами эти отставные гэрэушники… «отставных не бывает». А в Африке и в Сирии они с кем вместе работали, под чьей чуткой опекой? Значит, в его параллельную систему встраивается еще одна параллельная система, понимаете? У него уже начинают выбивать управление, он уже начинает разваливаться, а президент понимает, что в очередной раз ему надо выбирать между системой и очень эксцентричным и не до конца лояльным антисистемным элементом.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, итак, параллельная система, которая вышла из-под контроля и которая стала совсем несовместима с тем общим контуром, в котором она существовала…

Сергей Кургинян: Она изначально, поскольку параллельная, состоит из тканево несовместимых элементов. Ну посмотрите на этого милого человека в тенниске. У него же всё на лице написано. Он продвинутый бандит, но он совсем такой, понимаете, уличный бандит, а в системе-то — уже сановитые. Там, может быть, бандитов и больше, но они другие. Они медленно двигаются, они важные. Ну вы их видите? Эти элементы чванства, внутренней меланхолии, принципа «не гони волну»… Она такая, система. Вся. Ее военная часть такая же, как ее другая часть. А посреди появляется уличный живчик, который всё время что-то хрипит на языке, понятном людям, и на этом языке он начинает базар — он не может не базарить.

Вы его куда угодно поместите — он будет базарить, потому что он «базарный» внутренне, у него перебор с адреналином. Он совершенно иначе понимает субординацию, дисциплину. Он чужой. Он более живой, более подвижный. Всё это, поскольку оно по понятиям существует, а не по бюрократическому принципу управления, подвижнее, активнее, яростнее в чем-то, а он всё больше базарит. И всё на большее число людей.

Что тебе Беглов? «Что он Гекубе, что ему Гекуба?» Причем тут Беглов? У тебя появились какие-то рэкетирские дела, конкуренции на каких-то рынках? В чем дело? Никто не понимает. Хорошо, тебе снарядов не поставляют, а что тебе Беглов-то? Зачем ты его еще приплел? Эта параллельная система начинает базарить, она несовместима, этот тканевой шов начинает гнить.

Но создал-то это президент. И сейчас скажу, почему. Он всё время это создает, по понятным для меня соображениям: он хочет динамики, он понимает, что система была построена для другой реальности, что разрушить ее нельзя, и он пытается встраивать в нее модули с другой энергетикой, с другим динамизмом.

И поэтому дело не в том, что Пригожин нехорошо поступил. И к мятежу всё не сводится. Он предал человека, который на него понадеялся лично, который сделал для него нечто неслыханное, который взял его под свое покровительство. Так себя не ведут. Ему не десять лет. Он довел это до мятежа, разрушил сам принцип альтернативности, и он весь гной, накопленный этим параллельным элементом, выпустил в кровь. Кто-то будет продолжать воевать в системе и бухтеть, кто-то будет на связи с его ребятами, а кто-то заляжет в подполье. А сам он будет пить кофе в Белоруссии.

Не кажется ли вам, что это всё нехорошо? А почему Путин это сделал? Повторяю: потому что он точно понял, что система, построенная для того, чтобы входить — с мылом или без мыла — в западную цивилизацию, не может с ней воевать. Как я уже говорил, этот «роллс-ройс» хорош, когда надо ехать по шоссейной дороге. Нельзя на нем ехать по бездорожью или форсировать водную преграду. Путин это понял и рискнул как никогда.

Дальше — а как это делают на Западе? Там тоже есть Blackwater и тому подобные структуры, и все говорят: «Там тоже какие-то странные вояки вдруг что-то делают».

Это неправда. Все эти структуры очень холеные. Это целое кольцо выращиваемых чуть не столетиями think tank’ов, частных разведывательных компаний, половина бюджета разведки уже не в ЦРУ, и не в РУМО и не в Агентстве национальной безопасности, а во всех этих Blackwater, то есть частных военных компаниях.

Дальше возникает вопрос: каков бюджет. Бюджет? Причем тут бюджет? Они хотят создавать параллельную систему. Заказы получать можно, но в целом-то вопрос: в чем основа всего этого дела, где оно базируется, какое место занимает в системе. Они же не хотели из Гонконга-то выходить, потому что нал, потому что «кровавые алмазы», потому что наркотики, потому что делается всё, что полагается делать подобного рода черным системам. Они на этом живут, они к этому приспособлены, но это же не Мали. И он, Пригожин, имеет дело не с племенными отрядами.

Эта вся штука вошла в непреодолимый клинч. То, как из него вышли… Знаете, вспоминается Пушкин: «Не знаю, кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог?» Про Кутузова ни слова, помните, да?

Из этого вышли так легко, что дальше некуда. Но это же не значит, что вышли наилегчайшим образом и ничего не будет дальше: гной пошел в кровь, а сам принцип альтернативности — что с ним делать? А дальше начинается то главное, от чего я лично, например, нахожусь в состоянии крайнего беспокойства. Это главное состоит в следующем: пока система работает, нет и не может быть ей конкурента. И не надо его создавать, не надо. Пусть она работает и решает задачи. Но! Она для этих нынешних задач не построена, она не может стратегически долго обеспечивать выстаивание России против цивилизации, которая мощнее России в 10 раз. И никакой Китай тут не поможет.

Проблема состоит в том, что система, построенная для прежних целей, при нынешних целях будет наращивать дисфункцию. Не в Шойгу тут дело, не в Герасимове, не в Суровикине или в ком-то еще. «Что в имени тебе моем?» В системе дело, в системе, всей целиком. Она была построена под другие задачи, под другие типы войны, она не может работать сама по себе, в собственном соку, военная система должна быть соединена с военно-промышленным комплексом, системой образования, системой социальных приоритетов, с инфраструктурой жизни, она должна существовать в общей среде, в контексте деятельности, целевых задач, идеологий, стратегий.

Если это всё продолжится, а оно будет продолжаться, и никто не даст из этого выйти, потому что американцам это нравится, то эта система всё больше будет обнаруживать отдельные элементы дисфункции. Дай Бог, чтобы она подольше продержалась, но нужна другая, а параллель — уничтожена! Этим идиотом!

Она им уничтожена. Причем поскольку он создал безумно рыхлую систему, он потерял управление над нею. Кто ему что продиктовал — его шура́ или какие-то третьи люди — это отдельно надо разбираться, что за бэкграунд. Не он уже управлял этим, по физиономии было видно, что не он. И кто такой Пригожин? Кошелек. Там есть более серьезные люди.

Теперь получается, что система ликвидировала конкурента и, возможно, помогла ему. Авторитет Путина оказался задет минимально, но ведь задет. Так это что, тот случай, когда некоторое ядро системы готово одной пулей убить несколько зайцев? Система понимает следующее: что выстаивать десять-пятнадцать лет ей «западло», ей надо меняться, это другие люди, это другие параметры, а при президенте придется выстаивать. Так кто становится, первое, ее главным противником? Не отдельных людей — упаси Бог: все высшие чиновники лояльны, — а противником духа системы. Президент мешает ей заняться привычным делом: чуть-чуть работать, крупно воровать и кайфовать. Она не хочет ничего другого. Она под это была построена, значит, он ей мешает с его амбициями, с его выступлениями и со всем прочим. Как она функционирует? А вы не видели?

Сообщают о том, что мятеж начался. Граждане России включают Первый канал. Что они видят? Они видят, как я уже говорил, дизайнершу, которая рассуждает про бантики. Потом они видят рекламу. Потом снова дизайнершу. А потом что? Рядовой диктор зачитывает Telegram-каналы, то есть параллельную информационную систему. Глава государства выступил очень хорошо, очень. Всё остальное вы тоже слышали? «Оно» проявило лояльность, но оно же не легло грудью на амбразуру, и не могло. И вообще для них пятница — священный день. Отдохнуть-то надо. Зачем работать? Они на экран не вылезают, потому что бухие. А кто вылезает, тот вылезает в странном виде.

Это такая система. Другой системы «нэт». Она работает в Херсоне. Она работает на всех остальных направлениях. Она обеспечила фактическое фиаско украинского идиотского контрнаступа — когда орут о том, как будут скоро наступать, полгода или год, то значит, уже никакого наступления не будет. У нас этой системе нет замены. У нас нет замены всему тому, что происходит. И единственная замена революции сверху, которая не обрушит всё — это медленное и тактичное встраивание параллельных модулей в эту основную систему, и построение сложных отношений между одним и другим. Изменение системных архитектур, принципов.

А сейчас царит вера в то, что имеющийся «роллс-ройс» будет ехать по любым дорогам, а если на него поставить автоматическую пушку, так лучше танка не бывает. Это же когда-то обнаружит свои изъяны! Дай Бог, чтобы поздно. А чего сейчас хочет система? Система, понимая, что она не функциональна под реальность, хочет эту реальность изменить. Она хочет вернуться в комфортное для нее состояние, в гомеостаз. Тот, который она взращивала, наращивала, нагуливая жирок 30 лет. Так она в этот гомеостаз хочет вернуться. Кто помеха? Объективно — лидер. Система трусоватая? Трусоватая. Она лизать ему будет? Будет. Она возбухать не будет? Не будет. Ни одна военная часть не присоединилась к этому эксцентрику, правильно? Но она недовольна внутренне — не персонально по людям, а как сущность. Она является определенной сущностью. Она недовольна. Она воняет. Она шепчется по углам. Она распространяет клевету.

Анна Шафран: Вы сказали о том, что мы сегодня видим очевидное. Система, которая существует до текущего момента и которая существовала все предыдущие десятилетия, три как минимум, очень недовольна тем, что реальность изменилась, и ей очень хочется обратно, и очень хочется инстинктивно сделать так, чтобы всё былое вернулось здесь и сейчас, это с одной стороны. А с другой стороны, для того чтобы идти вперед, быть в этом движении эффективными с тем, чтобы победить в итоге, всё-таки нужны преобразования. Вы назвали это «революция сверху», «выстраивание параллельных модулей». Как достичь и возможно ли достичь вот этого результата в сложившихся условиях?

Сергей Кургинян: Я хочу сейчас, в этой ситуации, обратиться сначала к этим так называемым западным политологам, которые меня всё более разочаровывают. Всё-таки какой-нибудь Бжезинский, Эрмарт и еще кто-то, они понимали что-то в происходящем. Да даже эта Конди Райс тоже что-то понимала. То же, что теперь происходит с этими блинкиными… я вообще не понимаю. Что они понимают, и что творится с этими средствами массовой информации?

Дорогие мои западники, уважаемые мои «умники», Россия переживает подобный процесс не впервой, она его переживала столетиями, это органическая часть ее жизни. Если вы рассчитываете, что эта часть что-нибудь пошатнет здесь, то вы очень-очень глупые, или совсем некомпетентные, или работаете под идею: вам так чего-то хочется, что вы во всем видите это. Вы маньяки нашего обрушения — бывают сексуальные маньяки, а вы маньяки нашего обрушения. Вы выйдите в состояние хоть чуть-чуть большей адекватности. Может быть, пусть вас чем-нибудь уколют, чтобы вы ее приобрели. А если вам так хочется остаться при своих, то вы забудьте о том, что вы будете эффективно выяснять отношения с Россией, потому что при таком градусе неадекватности отношения эти не выясняют. Раз.

Второе. Путин лично проявил свои очень сильные качества, он хорошо выступил. Эта система, хоть и барахло, но она отработала, она не возбухнула, не развалилась сходу, не перешла на сторону врага, это не 1991 год с Ельциным. Путину очень повезло, и он решил проблему блестяще оптимальным образом. Не без издержек: дерьма будет много, и гноя будет много, и опасности.

Но из всего, что было после этого, лучшее, что могло быть, — это то, что произошло. Путин осуществил эти шаги, а это его шаги, в определенной логике, и логика понятна. То, что кадр оказался не ахти, мягко говоря, — это, как говорила моя бабушка, «очень нехорошо».

Но конечный вопрос простой: что же мы будем делать дальше? Мы, конечно, заставим работать существующую систему и напряжем ее, как можно. Однако где пределы возможностей этой системы, как ее можно на ходу реформировать, из чего, где этот запасной полк, где эти совсем другие резервы (может, президент их видит, я, например, их не вижу). Что делать с «параллелями»? И что мы будем делать, если эта система всё-таки хоть чуть-чуть посыплется? Всё-таки эти гастролеры-музыканты дошли-то достаточно далеко, и тут всё только на мудрость нельзя списывать. Давайте посмотрим на это честно, давайте не будем прятать, как страусы, голову в песок.

Не власть здесь самодостаточна, и не ее мы обсуждаем. В былинах, когда Илье Муромцу сказали, что он должен идти воевать с басурманами, он ответил: «Не для-ради князя Владимира, не для-ради княгини Апра́ксии, а для бедных вдов и малых детей». Так вот, «для-ради» их — как мы это всё приведем в новое качество, притом, что сегодня мы обязаны использовать существующее качество? И поздравить себя с тем, что все наши злопыхатели оказались опозорены, а мы вышли из этой ситуации с минимальнейшими издержками, и ничего сокрушительного не произошло на этом этапе. Но нужно думать о завтрашнем дне.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, большое Вам спасибо!